Тёмная, липкая, жирно чавкающая жижа неохотно отпускала тяжёлые военные, изрядно поношенные ботинки. Уже больше походящие на немыслимые бесформенные обмотки, забитые травой и мхом вперемежку с жирной болотной грязью. Их вес с налипшей грязью увеличился втрое. Добавь сюда полтора десятка фунтов за спиной да дюжину пройденных миль с утра по бесконечной топи и получится среднее арифметическое усталости. А этот «турвояж» продолжался уже третий день, с ничтожной скупой пайкой из вяленого армагила и пары глотков випа.
И ещё москиты. Эти клубящиеся тучи кровососущих убийц сопровождали их аж от самого Грота, с тупым упорством клубясь следом и надеясь лишь на то, что ультразвуковые антимоскитные брелоки когда-то наконец сдохнут и уже ничто не будет стоять между полчищами зудящей армады и этими тремя теплокровными обречёнными. Несметные орды умели ждать своего часа, подыхая сотнями и прирастая новыми тысячами. Утром этого дня их шансы дождаться своего часа заметно возросли, когда один из троицы, вислощёкий очкарик, утопил свой брелок, оскользнувшись на валуне у брода. Очкарика долго и гнусаво материл высокий и крепко сложенный метис, пока сам не отшиб затылок о подводные валуны ручья. Его брелок, выпустив из своего нутра тоненькую струйку воды, также погасил оранжевый светодиод и безжизненно повис на шнурке. Метис злобно выругался, зашвыривая его в заросли осоки.
Однако последний ещё работающий брелок делал своё дело, и кровососущая армия, словно пылевой вихрь, лишь в бешенстве кружилась в отдалении, размазывая чёткость горизонта и скрадывая видимость.
Эти трое, несмотря на смертельную усталость, упорно продвигались дальше и дальше, подгоняемые страхом. Это был не страх перед бесконечным Болотом, и не страх перед москитами-могильщиками, это вообще не был страх перед кем-то или чем-то. Это был СТРАХ. Животный, всепоглощающий, лишающий воли и разума СТРАХ! Это было то, что называется отчаянием, безумным опустошением. Трое двигались вперёд, лишь подгоняемые инстинктом выживания, будто чувствуя спиной ненавидящий, горящий злобой и жаждущий смерти взгляд. Взгляд, которого не было.
А было… Дьявольщина… Знать бы, что это было! У этой адовой твари вообще не было глаз и не известно, чем вообще оно определяло своё местонахождение и обнаруживало окружающие предметы. Это Нечто, верно, выползло из самой преисподней, имея лишь одну цель – убивать. Это было воплощение самой неумолимой смерти. А та тощая старуха с косой, которую так любили раньше изображать, оказывалась в сравнении просто младенцем, агнцем, и, как знать, может, сама и стала первой жертвой этой твари.