Читать Журнал «Юность» №03/2024

Шрифт

Интервал

Поэзия

Дмитрий Воденников

Поэт и эссеист. Родился в 1968 году в Москве. Окончил филологический факультет Московского государственного педагогического института. В 2007 году в рамках фестиваля «Территория» избран королем поэтов. Издано 14 книг стихов и эссе. Ведет на «Радио Культура» программу «Поэтический минимум». Автор колонок в изданиях «Стори», «Литературная газета», «Совлит» и др.

Маленькая зима помнит всё

* * *

Оказывается, императрица Елизавета Петровна

однажды на балу, увидев у фрейлины Лопухиной

такую же розу в прическе,

заставила виноватую встать на колени,

срезала преступную розу с прядью волос,

еще и два раза Лопухину ударила.

Какая же ты дура, Лиза.

Меняется запах с возрастом,

роза уже пахнет не так,

волосы пахнут не так, подмышки,

и только долгая злая память

лежит черновиком на подоконнике

и пахнет свежевысушенным розмарином.

Только вряд ли в восемнадцатом веке в России

на кухне использовали розмарин.

Только представить себе: никогда не одна,

рядом всегда какие-то условные мы.

И тоже, наверно, сходила с ума от зимы,

и тоже, наверно, сходила с ума зима.

И вот в середине одной из этих бескрайних зим

край все-таки наступил и горлом пошла она,

смертная, старческая, не голубая

в три часа пополудни пятого января.

И бедная Лиза-старушка туда поплыла,

ничего в этой смерти не понимая.

У меня на кухне растет розмарин,

кто-то принес в горшочке, вот и растет,

прижился, прибился одной бесконечной зимой,

рассказывает мне на своем лекарственном языке свои лживые детские сказки:

дескать, когда-то, когда Святое семейство держало свой путь в Египет,

Дева Мария положила младенца Иисуса на камни,

под скромный такой кустарник в белых цветочках.

Это и был розмарин,

только другого цвета.

И вдруг белый цвет превратился в небесный.

Злая память не может пахнуть высушенным розмарином.

Только добрая память пахнет камфорой и сосною.

* * *

Два только раза, оказывается, плакал Наполеон,

когда уже был императором,

оба раза по своим генералам.

А в детстве, наверно, вообще не плакал,

только мучил двух братьев,

одного бил, другого кусал,

и всегда успевал первым наябедничать матери,

так что наказывали искусанного и побитого,

в общем, та еще сволочь была.

Битый небитого везет.

Два раза отрекался Наполеон от престола,

в последний раз в пользу сына: бедный ребенок,

ведь если ты взрослый,

но закроешь глаза и сложишь ладони,

как будто ты молишься или молишь,

то эти ладони в прыгающей темноте покажутся тебе детскими.

Я закрыл глаза, сложил ладони,

они оказались дитячьими:

там небитый небитого на руках несет,

там цыплячий бисер цыпленка зовет,

тот клюет его, как с голодного края, клюет.

А мама у цыпленка лиса сверхтревожная,

говорит: не жадничай, клюй осторожно,

а то будешь желудком опять болеть,

за живот, крылышкуя, хвататься.

А цыпленок ей (или я) в ответ:

Не хочу открывать глаза, не хочу сюда просыпаться.

* * *

Я вообще тебе никто,

имя мое никак.

Я пустое пальто,

плывущее через мрак.

Я вернусь домой,

я сниму штаны.

Там пустяк пустой

зимней пустоты.

Пустота берет

ручку в пустоте,

пишет пустота

знаки на листе.

Жил да был пример

про пустячных пчел.

Я тебя решил

и теперь ушел.

* * *

Анна Ахматова однажды сказала,

когда выходила ее послеопальная книга,

сильно почиканная советской цензурой,