– Кто там, Афена? – звонкий девичий голосок колокольчиком прозвучал среди стен опустевшего дома.
– Настюшка, от Горянских, – хриплый старческий голос немедленно отозвался, быстро протараторив: – просят милостью не обделить, дескать, с делом нарядным пожаловали. Барышню ожидают сегодня, сразу же после вечерней, на девичьи посиделки.
Поздно.
К этому времени “барышня”, проведя целый день за работой, голодная¹ и на ногах уже будет держаться с немалым трудом. Какие там “девичьи посиделки”, коль начинающий артефактор не может поладить с простейшим заговором подковы “на счастье”? Стеклянные шарики “от темного сглазу” только мутнели, напоминая глаза дохлых рыб. Целая груда обломков, осколков и оплавленных криво медяшек красноречиво валялась в подвальном углу.
А сегодня Сочельник.
Приятные хлопоты, Служба, гуляния, званый праздничный ужин… Завтра уже Рождество. Любому другому Полина бы отказала. Но Софья Андреевна Горянская оставалась единственным человеком, которому никогда не хотелось отказывать. Даже в упорном стремлении выдать Полиночку Громову замуж.
Особенно после слов нянюшки, прозвучавших за выразительной паузой, выдержанной этой старой лисой:
– Мотору пришлють! А наряды уже привезли.
Устоять невозможно.
Полина и не пыталась…“Мотор” прибыл ровно к без четверти восемь. Два луча керосиновых фар осветили пустынную Лопухинскую дорогу², разрезая кромешную зимнюю тьму, отражаясь от ярких снежинок нарядными блестками, искрясь на поверхностях снежных холмов.
Зимние ночи в столице настолько темны, что Полине казалось, дня вовсе тут не бывает. Черная тьма лишь сменяется серыми сумерками. Девушка вовсе бы потеряла счет времени, переселившись в подвальную лабораторию особняка семьи Громовых³, да строгая няня подобные непотребства решительно пресекала.
И Полина за это была благодарна старушке.
За строгость и за заботу…
Стоя у мутного зеркала в гулком холле роскошного некогда особняка Поленька тщательно расправляла одной ей заметные складочки нового платья, восхищенно любуясь на этот волшебный подарок. Благородный бархат оттенка светлого пепла с легким жемчужным отливом, изысканно-модный покрой, безупречный пошив. В скрытых швах платья незримо струилась высокая магия. Согревающая, очищающая, освежающая.
Настоящее волшебство.
Девушка тихо вздохнула. Никогда Поленьке не достичь подобных высот мастерства. Не давалась ей эта наука. Как не старалась Полина, магической сути вещей совершенно не видела. И усердие тут не поможет, увы.
– Уже собрались, барышня?
Высокий, усатый и толстый шаффер длинной темной перчаткой неторопливо отряхивал снег с новых валенок.
Прямо на пол.
И смотрел так при этом брезгливо на старый паркет, словно ему тот может испортить всю обувь. И щегольские штаны в мелкую клеточку. И… целиком сразу шаффера всего: вместе с усами, волчьим полушубком и шапкой на том же меху.
Поля поморщилась, но выговаривать не решилась.
Зачем?
– Как видите.
Натянуто улыбнулась, поправив косу. Шаффер окинул ее неодобрительным взглядом и тут же скривился.
Простоволоса. Гола. Непотребство. Сразу видно,магичка.
Полина поежилась, тонкими пальчиками вцепившись в бархат нового платья.
– Что раззявился?! – а вот её няня скромностью не страдала. И тряпку держала в тяжелой руке угрожающе. – Вон отседа пошел, пся усатая, жди на улице барышню! И лужу потри за собой!