Настоящая работа находится на стыке двух отраслей знаний: источниковедения и истории уголовного права (как науки, так и отрасли законодательства). Первая понимается по-разному, например, как совокупность научно-вспомогательных дисциплин, относящихся к изучению и обработке исторических источников>1; одна из вспомогательных дисциплин, разрабатывающая методы изучения и использования исторических источников>2; главная из вспомогательных исторических дисциплин, разрабатывающих теорию и методику изучения и использования исторических источников>3; самостоятельная историческая дисциплина, изучающая, в частности, письменные исторические источники и проблематику теоретического источниковедения>4; сумма наук или самостоятельный комплекс научных дисциплин>5.
Все эти и другие определения источниковедения так или иначе связаны с понятием «исторический источник». Сущность последнего является дискуссионным>6. Не вдаваясь в существо споров, отметим, что для решения задач настоящей работы представляется приемлемым определение, сформулированное К. Д. Петряевым: «Источник с большей или меньшей достоверностью… моделирует то или иное событие, процесс или явление исторической действительности. По отношению к исторической действительности источник есть субъективный образ»>7.
Последнее утверждение для правового памятника является существенным (право имеет объективно-субъективный характер), основано в том числе на мнении Ф. Энгельса. В письме Конраду Шмидту от 12 марта 1895 г. он пишет: «… понятие о вещи и ее действительность движутся вместе, подобно двум асимптотам, постоянно приближаясь друг к другу, однако никогда не совпадая. Это различие между обоими именно и есть то различие, в силу которого понятие не есть прямо и непосредственно действительность, а действительность не есть непосредственно понятие этой самой действительности»>8.
Советское уголовное уложение>9 как документ отвечает требованиям исторического источника. Оно практически неизвестно современному юристу. Более того, до сих пор даже точно не установлено, вступило ли Уложение в силу или так и осталось проектом, разработанным Наркомюстом к началу 1918 г. Доподлинно можно утверждать лишь одно: на практике оно не применялось и, вероятно, в том числе потому, что было критически воспринято большевиками. Так, по поводу данного Уложения Д. И. Курский писал, что была предпринята попытка «сочетать противоестественным браком пролетарскую демократию с буржуазной демократией»>10. П. И. Стучка отмечал: «Старые законы были “сожжены”, и напрасно из уцелевших в этом пожарище обожженных листочков некоторые из наших революционеров стали кроить “уложения русской революции” (проект левых эсеров, весна 1918 г.) вместо того, чтобы творить действительно новые революционные законы. Пролетарская революция обязывает к творчеству»>11.
Некоторые советские авторы именуют Уложение инструкцией. Так, М. М. Исаев указывает, что составленная левыми эсерами Инструкция местным и окружным народным судам о применении уголовных законов противоречила самому духу советского законодательства, указаниям партии и высказываниям В. И. Ленина о революционном правотворчестве, сущности и задачах советских декретов ноября 1917 – июня 1918 гг. В основу Инструкции было положено Уголовное уложение 1903 г., число его статей было сокращено до 378