Читать Сквозь метель

Свет, давно уснувшего солнца, даже отсветами не проникает сквозь круговерть мглы разыгравшейся на открытом пространстве болота метели. Луна, как-то умудряется пробивать пелену ночи, помогая отличать землю от неба. Граница болота и леса прорисовывается чёрной стеной. Капельки влаги растопленного во рту снега слегка утолили мучительную жажду. В зимних странствиях изматывает не голод, а жажда и недосып. Навязчивые мечты о кружке воды с кусочками плавающего снега способны свести с ума. Пытка обезвоживанием и недосыпом одно из самых мучительных испытаний, а глоток горячего чая – галлюциногенное видение, схожее миражу пустыни.

Долгожданный лес принял покоем, застывшим запахом хвои, свисающими до земли ветками. Ветер проникает сюда лишь порывами. Ворвавшись разъярённым вихрем, пробегает по макушкам кедров, сбрасывает снежную пыль на вырвавшегося из смертельной круговерти человека. Не насытившись местью, спешно ретируется в болотную мглу до нового набега. – У-у-у! – уносится раздосадованный гул злобы. Под сводом леса, он не ввергает в трепет страха. На болоте же, с остервенением рвёт обледенелые одежды, словно паруса обречённых бригантин; залепляет глаза крупой, останавливает дыхание, заморачивает сознание; заваливает то вперёд, то не позволяет сделать шаг навстречу спасению. Разъярённым чудовищем налетает, извергая гибельную стужу из оскала пасти. Спасти таёжника в ночи метели способен только таёжный урман, оттого бесятся демонические силы смерти, холода, тьмы. В отчаянии шепчу слова молитв: «Господи, спаси! Ангел, не брось!». Слова забываются, не произносятся, обрываются, исчезают в вое ветра. Мысли мечутся, затуманиваются.

Усилием сосредоточиваю внимание на качающейся призрачной полоске леса. Небо, снег, земля смешались воедино, горизонт разграничивает иллюзорный лес. Временами перестаю слышать гул стихии, становится тепло, вижу себя спящей дома на диване. Сквозь дремоту забытья прорывается отчаянный вскрик: «Проснись! Нельзя спать!», – кто-то отчаянно тормошит, а беспощадный «другой» стегает жгучим хлыстом по лицу.

Осознание реальности возвращается в заторможенный мозг. Сквозь путы колдовского сна грезится, что иду в черноте ночи по снежной пустыни, а впереди, совсем рядом, раскачивается веером лес. Спустя вечность, в сновидение врывается рёв снежной бури, будто включается громкоговоритель радиоприёмника. Запутавшись, не сразу понимаю, какой из снов явь. И делаю шаг к внезапно выросшему из беснующегося вихря кедру. – Не потерять сознание!.. ещё шаг!.. один… два… три… – рука вцепилась в хлипкий стволик первой чахлой ёлочки на окраине долгожданного леса. Шатаясь, останавливаюсь, наклоняюсь вперёд, сместив обледенелый рюкзак к голове. Ослабив лямки, всматриваюсь в ночной урман. Спина отдыхает, боль в плечах приятно утихает. Собрав силы, рывком преодолеваю отделяющие от спасения метры.

Спящие деревья подобны снеговым горам. Любой звук безвозвратно гаснет, дыхание глохнет. Сонная тишина после оглушающего гула обескураживает. Тайга ощущается спасительным кровом от беснующейся на болоте бури. Иногда порывам ветра удаётся проникнуть и сюда, раскачав деревья, сорвать снежную лавину. «У-у-ух!», устрашающе охнув, устремляются вниз тонны снега! Разбуженный хвойный великан болезненно вздрагивает. Дрожь через корни сотрясает землю, толчком отбрасывает воздух, разбегается по дремлющему лесу. Освобождённые от груза ветки, резко подскакивают вверх, долго мечутся, словно перепуганные лани. Снег, разбившись оземь, отскакивает ледяными космами, обволакивает пространство непроницаемым леденящим облаком. Успокоившись, неспешно оседает, укладывается пушистым ковром под освобождённым от бремени деревом. Последними, плавно кружась в лунном свете, искрясь, плывут к земле запоздавшие снежинки. Их резные крылья вспыхивают подобно рождественским украшениям.