Читать Огонь со мной

Мы в комнате заброшенного дома, который когда-то был библиотекой. Старый диван, источающий неприятный запах сырости, нельзя назвать лучшим элементом декора, но это единственный сносный предмет мебели в комнате, на котором можно комфортно расположиться. Прижав колени к груди и положив на них голову, я продолжала следить за папой, который сегодня по не понятной мне причине вел себя как-то подозрительно.

Мама ушла два дня назад, и ничего чрезвычайного в этом не было. Она часто уходила. В первый день ее отсутствия папа был спокойным, на второй день начинал хмуриться и реже обращать на нас с Ремисом внимание, вернее, он почти переставал нас замечать. Но на третий день мама всегда возвращалась, а значит, не было повода для беспокойства. Вот и сегодня – третий день, и мама должна вернуться. Почему же тогда отец так переживает?

В этом здании было так тихо, что можно было услышать, как стрелки старых часов на противоположной стене отстукивают секунды нарастающего безумия папы. Он стоял у огромного ─ от потолка до пола ─ окна, завешанного старой простыней, и, казалось, она не могла помешать ему всматриваться в темную пустоту опустившейся на город ночи.

За окном было так темно, что я не понимала: отец смотрит сквозь темноту, которая напоминает штору, или обладает способностью видеть через ткань? Зачем отец стоит у окна, сжимая кулаки? Даже если мама приблизится к дому, отец просто не сможет различить ее силуэт. Но я не решалась подойти к нему. Когда он ждал маму, он всегда был напряжен и в такие минуты не разговаривал – ни со мной, ни с Ремисом. Сегодня же все иначе: не могу сказать, что именно не так, но волнение папы настолько велико, что передается и мне. Я тоже переживаю за маму и очень хочу, чтобы она оказалась рядом с нами как можно скорее.

– Ремис, что ты делаешь? – Отведя взгляд от папы, я перевела его на младшего братика. Он не разделял нашего волнения, а значит, мог отвлечь от мрачных мыслей. Мне хотелось, чтобы в комнате появились еще какие-нибудь звуки, кроме тиканья часов и скрипа карандаша, которым Ремис что-то размашисто вырисовывал на куске картона, тем самым заштриховывая мой страх и паническую атаку папы.

– Лисую масыну, – прошепелявил братик.

Я посмотрела в его голубые глаза: чистые и огромные глаза ребенка, в которых не отражается наш с папой ужас. Малыш просто рисует машинку. Ремис не считает дни и часы, он еще не понимает, что может скрываться за папиным отрешенным взглядом на второй и третий день отсутствия мамы. Он просто рисует и просто ждет, когда мама принесет конфеты. Почему же тогда я, наблюдая за безмятежностью брата, не уверена, что у нас все будет хорошо? Папа и Ремис рядом, а мама… она вернется. Все будет хорошо, я должна в это верить и не поддаваться папиному волнению.

Я сползла с дивана, чтобы поправить брату штанишки, которые на пару размеров больше, чем нужно, зато плюшевые и теплые, что очень важно для этого холодного города. Но мне хотелось видеть брата одетым так же, как дети за окном. На них была одежда по размеру и по погоде, а ботинки не промокали. Мы же всегда были одеты в «случайные» вещи.

Ремис немного поворчал, выражая таким образом недовольство тем, что я мешаю ему заниматься любимым делом, и продолжил рисовать. Он обожал рисовать. Когда папа рассказывал нам на ночь сказки, утром Ремис обязательно пытался изобразить героев, о которых услышал накануне, а результатом своего творчества неизменно всех нас веселил. Его уморительные каракули поначалу всех нас очень развлекали, но, надо признать, с каждым днем рисунки брата становились все лучше и лучше. Я погладила Ремиса по белокурой голове, а он, оторвавшись от рисунка, улыбнулся мне, и эта детская улыбка была такой светлой и безмятежной, что я даже немного ему позавидовала.