Карета остановилась у невысокого обрыва, откуда открывался вид на залив и рыбацкую деревню. Должен был открываться, потому что отец поспешно задернул шторы и вышел вон. Только бросил напоследок:
– Оставайся здесь.
Девочка несколько мгновений вслушивалась в его удаляющиеся шаги, потом в мелкий перестук камешков, катящихся со склона. Снаружи всхрапывали и били копытами кони, вскрикивали, будто переругивались, птицы. А за всем этим – море, море, море! Огромное, почти бескрайнее, оно гулко вздыхало, толкаясь о невидимый девочке берег мягкой грудью и вновь отступая.
В карете было темно и душно. И вдобавок невыразимо скучно. Терпение быстро иссякло – ну нечем ей заняться: разве что снова выдергивать золотые нити из обивки сидений, опостылевших за долгие дни пути. Девочка распрямила затекшие ноги и задумалась – не станет же папенька ругаться, если она отойдет от кареты всего на два шажочка? Не станет, разве только пальцем погрозит и тут же простит, как прощал ей до этого все выходки.
Она тихонько потянула за изогнутую крылом медную ручку, и лаковая дверца приоткрылась с тихим скрипом, потонувшим в новом чаячьем вопле. Морской ветер, будто только того и ждал, швырнул ей в лицо горсть мелких брызг и рванул шляпку так, что та едва не улетела.
Девочка облизнула соленые губы, рассмеялась и совсем откинула густую черную вуаль – здесь она ни к чему. Рина огляделась и увидела, что кучера Антона тоже нет на месте, он ушел в деревню с отцом. Тем лучше, некому будет нажаловаться.
Море оказалось не синим, не лазоревым и не небесно-голубым с радужными переливами от солнечных лучей. Ее глазам открылось поле молочной ртути, что на горизонте сливалось с таким же скорбным небом. Рина пожала плечиками и, подтянув тесемки плаща, зашагала к краю обрыва, за которым скрылся отец. Она никогда прежде не видела рыбацких деревень. Она вообще мало что успела повидать.
Каблуки ее высоко зашнурованных сапожек вязли в рыхлой песчаной земле. На такой хоть рисуй, все видно будет. Протанцевав до края, Рина заглянула за него.
Деревенька оказалась на удивление тихой. Может, все ушли в море?
Но, переведя взгляд выше, к водной кромке, Рина вдруг увидела силуэт отца. Он выглядел необычно: вместо гордой осанки – полусогнутая спина. Боком, пригнувшись, он приближался к воде, а рядом с ним кучер и его верный помощник Антон растягивали в руках рыболовную сеть. Как будто они собирались поймать кого-то.
Дальше, в воде, там стояла фигура. Кто-то совсем маленький стоял, и волны толкали его со всех сторон, пытаясь повалить на колени, захлестнуть с головой. А вокруг… на поверхности волн безжизненно лежали какие-то рыбины, ими двигала только вода, но не они сами. Большие рыбины, с человеческий рост. С руками и ногами, с юбками и в рубахах, со светлыми и темными волосами, что треплет прибой… Не рыбины. Люди. Все они лежали в прибое лицами вниз, головой к ртутному горизонту.
Все, но только не тот мальчик. В том, что это мальчик, ее ровесник, Рина уже не сомневалась.
Отец и Антон растянули сеть, приближаясь к линии прибоя. Они хотят поймать его? Этого ребенка?
Тут отец обернулся и увидел ее. Он закричал:
– Назад! Прячься!
Рина попятилась, сделала только один неверный шаг, но обрыв уже посыпался, поплыл под ее ногами, и она заскользила по песку и гальке вниз.