Когда Трутни зашли в курилку выпить перед ленчем, еще один Трутень, сидевший у письменного стола, встал и подошел к ним:
– Сколько «р» в «безобразие»? – спросил он.
– Два, – ответил Трутень-1. – А зачем тебе?
– Пишу в наш комитет, – объяснил первоначальный Трутень. – Сколько можно терпеть это безобра… А, черт! Опять!
Лицо его перекосилось. За дверью, в коридоре, свежий голос запел песню со множеством переливов. Трутень-2 внимательно слушал, как она удаляется к столовой, а потом поинтересовался:
– Кто эта певчая птичка?
– Бинго Литтл, чтоб он лопнул! – ответил всеведущий Трутень. – Поет и поет. Об этом я и пишу. Какое безобразие! Нет чтобы только петь – он по спине хлопает. Вчера подкрался в баре, и ка-ак хлопнет, и еще вопит: «Ага!» Мог и убить. Сколько «н» в «непрестанно»?
– Три, – отвечали Трутни.
– Спасибо.
Пишущий Трутень вернулся к столу, пришедшие – удалились.
– Странно, – сказал Трутень-1. – Очень странно. Почему это он поет?
– Так, радуется жизни.
– Да он недавно женился! На какой-то писательнице.
– Правильно. На Рози М. Бэнкс, создавшей «Мервина Кина», «Фабричную работницу», «Однажды в мае» и другие книги. Очень известная тетя. Загребает – будь здоров!
– Не знал, что женатые люди радуются жизни.
– Большей частью они и не радуются. Но у Бинго – счастливый брак. Прямо голубки!
– А по спине хлопать не стоит.
– Ты не все знаешь. Он хлопает не от злости. Ему удалось спастись от большой беды, от семейной драмы.
– Они же голубки!
– Да. Но и у голубков бывают случаи, когда голубица кидается на партнера. Если бы эта Рози кинулась на Бинго, она бы не утихла к золотой свадьбе. Вообще-то она ничего, приятная, но женщины – это женщины! Словом, Бинго избежал страшной участи, и я понимаю, зачем он поет.
Началось это утром, когда Бинго вернулся в гнездышко, выгуляв собачку, и пытался удержать зонтик на кончике носа, а жена его вышла из своей комнаты, вдумчиво хмурясь.
– А, вот ты где! – сказала она. – Ты бывал в Монте-Карло?
Бинго заморгал; она коснулась больного места. Больше всего на свете ему хотелось поехать именно туда, поскольку у него была абсолютно верная система, но людям женатым в такие места не попасть.
– Нет, – не без грусти ответил он, но тут же ожил. – Смотри! Ставим зонтик… держим…
– Я хочу, – сказала жена, – чтобы ты немедленно туда поехал.
Зонтик упал. Бинго вздрогнул. Мгновение-другое ему казалось, что он видит дивный сон.
– Мне нужно для книги, – объяснила Рози. – Понимаешь, местный колорит.
Бинго ее понял, они часто говорили об этом колорите. Если пишешь роман, без него не обойтись, читатель слишком много знает. Напутаешь что-нибудь – и пожалуйста, гневные письма. «Известно ли Вам, глубокоуважаемая N.?»
– Сама я не могу, – продолжала Рози. – У нас в пятницу званый ужин, в тот вторник – ленч в честь Кэрри Мелроз Бопп, американской романистки. Я вот-вот дойду до сцены, где лорд Питер Шипберн срывает банк. Ты не съездишь, кроличек?
Бинго понял, что ощущал Израиль, когда сверху посыпалась манна.
– Конечно, старушка, конечно! – вскричал он. – Да я… – Тут голос его сорвался. Он вспомнил, что у него нет денег.
Две недели назад он поставил последний пенни на лошадь по имени Плясунья, которая добежала до финиша в половине третьего, если мы назовем это бегом.