Я возвращался в Санкт-Петербург после новогодних каникул, проведённых в Москве. До отхода поезда оставалось минут пятнадцать, когда позвонила мама. Мы с ней сегодня уже говорили несколько раз, и вот она снова звонит.
«Да, мама… Да, всё хорошо!.. Нет, я не опоздал, я уже сижу в вагоне!.. Нет, ничего не забыл!.. Я вообще не буду окно открывать, не беспокойся, пожалуйста!.. Да, да, я позвоню обязательно!.. Спасибо!.. Папе привет!.. Ну, всё, мам, всё…»
Уф-ф!.. Через полгода я получу диплом юриста, а она опекает меня, будто я в детсадовской группе…
Я достал из сумки томик Прево, купленный на вокзале, и прикинул количество страниц – до Питера должно хватить. Хотя ехать предстояло ночью, в поезде мой организм спать упорно отказывался.
За окном было сумрачно и мело. Пассажиры, спасаясь от ветра и мороза, спешили пройти в вагоны. И только два человека, занятые беседой, казалось, не замечали стужу. Один из них, высокий, сутуловатый мужчина лет тридцати, не имел при себе никакой поклажи и являлся, судя по этому, провожающим. Другой, ниже ростом и моложе, держал в ногах брезентовый рюкзак. Его лицо показалось мне знакомым. Я вгляделся: неужели Гриня Кавалеров?..
С Григорием Кавалеровым мы учились в одном классе Академической гимназии при Санкт-Петербургском университете. В гимназию тогда принимали только лучших школьников Питера и Ленинградской области, но Григорий (мы его звали Гриней) всё равно выделялся среди нас своими знаниями и способностями. Директор гимназии и все преподы не могли на него нарадоваться, а училки, слушая его ответы, натурально плавились от умиления – ко всему прочему он обладал завидной, просто ангельской какой-то красотой.
Обычно пацаны таких не любят, но к Грине это не относилось. Он был свой парень. Жил он, как и все иногородние, в интернате при гимназии, а по воскресеньям отец забирал его домой в Гатчину. Гринин отец владел там нехилым бизнесом – сетью продовольственных магазинов и салонов связи. Мать Грини, как я знал, умерла, когда он ещё не учился в гимназии.
Гриня окончил гимназию с золотой медалью, что означало практически автоматическое зачисление на любой факультет университета, но осенью мы не нашли Кавалерова в списке студентов. Слухи по этому поводу ходили самые разные. Большинство считали, что отец отправил его учиться в Англию, то ли в Кембридж, то ли в Оксфорд. Были и такие, что говорили, будто он связался с лимоновцами и участвовал в нападении на приемную Государственной думы, после чего его, якобы, осудили и сослали на Колыму.
Послышался гудок, Гриня (я уже не сомневался, что это он) обнялся с провожающим, затем тот перекрестил его троекратно. Кавалеров закинул рюкзак на плечо и направился в вагон. Я вышел из купе. Через минуту Гриня показался в конце коридора. «Не беспокойтесь, я сама вам всё принесу и сама всё сделаю…» – нежно пела ему вслед пожилая проводница, и я понял, что прошедшие годы не отняли у Грини его природного обаяния.
Переходя взглядом от таблички к табличке, он добрался до моего купе и тут только обратил на меня внимание и сразу узнал.