⇚ На страницу книги

Читать Сегодня день. Избранное

Шрифт

Интервал

Странница

Дом с трубой

Дом с трубой, кошка, бабушка,

грядки,

в палисаднике сохнет бельё.

Жизнь дворовая – салки и прятки.

Будни – праздники, детство моё.

Огородную рябь захолустья

и засыплет, и выбелит снег,

и снежком кто-то в санки запустит

и промажет, так скор их разбег.

Накататься, набегаться вволю,

в теле чувствуя лёгкий озноб,

с кровли дома – в сугроб,

и на кровлю

вновь забраться – и прыгнуть в сугроб.

Ног не чуя взбежать на крылечко

и с мороза – в тепло…

Жить бы век

в доме с бабушкой, кошкой и печкой.

Тает день,

тает дым, тает снег…

«Нет, не отрез тот шёлковый…»

Нет, не отрез тот шёлковый –

льняной

меня волнует тоном небогатым.

Подол протёртый с блёклою каймой

куском суровым бережно залатан.

Я вижу, как под лампой у стола

ты над шитьём полночи колдовала,

как в пол-окошка небо выцветало,

как истекала суровьём игла.

Прощай, февраль!

Прощай, февраль,

метели, снегопады…

Февраль, делить остаток дней твоих

я рада, как бывают дети рады,

на всех дорогах, пусть бы и кривых.

Ещё зима бела и торовата,

стелить ей всем и каждому вольно,

но снег февральский – сахарная вата,

и съёжится под утро всё равно.

Ещё неделю потчевать скоромным,

батрачить на заимках у весны,

месить и печь.

Нам первый блин хоть комом,

но кружевом последние блины.

Прости-прощай, в конце или в начале

пути,

пути, длиною в целый год,

февраль моих метелей и печалей.

Прощай, февраль!

Так светел твой исход.

«Пью взахлёб настой дурманный…»

Пью взахлёб настой дурманный

сладкой ягодной поры.

Земляничные поляны,

дух медвяный, комары.

Днём и ночью неустанно

вся лесная мошкара

пришлый люд, до ягод жадный,

ест и гонит со двора.

Прихвачу большую кружку

в урожайную страду,

по овражкам, по опушкам

комаров кормить пойду.

Будет вечер неразменный,

будут двери на запор,

ты да я, да чай с вареньем,

разговоры…

Разговор.

«А лето на Купалу устоялось…»

А лето на Купалу устоялось.

Светло, не жги напрасного огня.

Кто знает, милый, сколько нам осталось?

Люби меня!

Медвяный дух, губ жарких вкус медовый,

прохладной медуницы западня…

в одно слились и два коротких слова –

люби меня.

И выдохом одним, одним дыханьем

в рассвет ещё не прожитого дня

«Люби меня!» – летит как заклинанье.

Люби меня.

«Хочешь не хочешь…»

Язык до Киева доведёт.
Пословица

Хочешь не хочешь,

и сладко, и горько

помнишь об этих и тех.

Церковь Владимира,

церковь на горке,

Владимир во «Старых садех»!

Сад ли привидится,

свет ли забрезжит,

пристань, тюрьма, монастырь.

Первопрестольная, вера с надеждой

поистрепались до дыр.

Чаша печальная, слово прощальное,

струн невесёлый настрой,

голос негромкий, свеча поминальная,

место – в родимой сырой.

Земли московские, дали российские,

пули – без промаха влёт…

Вниз по Солянке,

к Смоленской,

до Киевской –

в Киев язык приведёт.

«Дня ещё одного не стало…»

Дня ещё одного не стало.

Мир летит, как летел.

Впотьмах

я не сплю – спит младенец малый,

крепко спит на моих руках.

Глаз ласкает фитиль бессонный,

что в лампадке горит.

В упор

устремлён на меня с иконы

Твой, Пречистая, скорбный взор.

Лицедейство здесь неуместно:

подноготную всю мою

знаешь Ты, и Тебе известно,

в чём я каюсь, о ком молю.

На весах Судии как тронется

чаша левая сверху вниз,

заступись,

заступись, Богородица.

Богородица, заступись!

«Бессмертная сущность творения – цель…»

Сомненья нет, что цель творенья – мы…