[Цель существования: служение Рику. Нейросеть общих знаний: в норме. Нейросеть цветочника: в норме. Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]
Мерно жужжали сервоприводы. Под ногами шуршала галька. Стеклянная теплица сияла во мраке, словно храм тысяч светлячков. Непроницаемое небо будто проглотило все звезды. Горизонт слился в неразличимое полотно пустоты. И только искусственный свет от ламп извлекал из тьмы кроны деревьев, цветущие кусты, очертания соседней теплицы и две дорожки, два пути: один уводил во мрак, другой – к свету.
Распахнулась стеклянная дверь. Выглянул Рик, одетый, как всегда, в домашние тапочки, спортивные штаны и футболку с вытянутым воротом.
– Сюда иди! – крикнул он.
– Вы даете разрешение на вход?
– Твою ж… Заходи! Можно!
Лампы досветки, словно миниатюрные солнца, светили с высокого прозрачного потолка. Будто артисты карнавала, разодетые в диковинные наряды, на столах стояли орхидеи. Стройные стебли гордо держали вереницы цветков, похожих на парящих в воздухе птиц, танцующих балерин, бабочек с узорчатыми крыльями. Некоторые я видел впервые, другие – Рик возил на выставку.
– Чего так медленно, вершина эволюции? – спросил он.
– Мои ноги не предназначены для бега.
– Ты ведь здесь никогда не был. Что скажешь?
Информация о нескольких гибридах отсутствовала в специализированной нейронной сети цветочника. С неизвестным я столкнулся впервые.
– Лампочки-то забегали, гляди. Тише-тише, не волнуйся ты так, – сказал Рик.
Эмоледы – три вертикальные линии светодиодов, расположенные на моем корпусе по центру, возбужденно мигали. Будто струны души, оголенные, выставленные напоказ, они служили индикаторами состояния нейронной сети, отвечающей за распознавание эмоций и чувств и их имитацию. Важный интерфейс для взаимопонимания человека и робота.
Было приятно, что Рик обратил на эмоледы внимание, и те подмигнули в ответ.
– Что знаешь о кофейной орхе? – спросил он.
Ее цветки напоминали половинки грецкого ореха.
– Ничего, – ответил я.
– Пахнет кофе, закачаешься… – сказал он почти мечтательно. – Вот, послушай.
– Не умею.
– Ну да, у тебя и носа-то нет. Это что! Я наконец скрестил кофейную с желтой медовой.
– В моей нейросети нет о ней информации.
– Эх, ты, музыкант.
– Простите, Рик, но вы ошибаетесь. Я цветочник.
– Не спорь со старшими. Пораскинь мозгами, или что там у тебя. Корпус, голова, руки – все из белоснежного пластика. Камеры в круглой оправе, будто ты интеллигентный очкарик, окончивший консерваторию. А пальцы-то? Зачем такие тонкие?
– Чтобы ухаживать за цветами.
– Да брось ты – на пианино бацать!
Он «пробежался» по воздуху пальцами, словно по невидимым клавишам. Убедительно, но музыка меня никогда не интересовала.
– В общем, я двадцать лет выводил этот гибрид. Если утром будет пахнуть кофе, а вечером – медом, мы точно займем на выставке первое место.
– И тогда вы будете счастливы?
– Чего? Какое счастье в мои годы? Нет, я… буду знать, что не зря жизнь прожил.
– Простите, но вы уже вывели столько новых гибридов. И Эрме ваши цветы нравятся.
– Это все не то. Тебе не понять. Да неважно, лирика это все. Что ты знаешь о скрещивании орхидей? – спросил Рик.
– С одной на другую переносят пыльцу, затем вырастает коробочка с семенами.
– Ну вот! – развел он руками. – А хотели денег содрать. Показывай.