⇚ На страницу книги

Читать Путешествие в одиночестве

Шрифт
Интервал

Пролог. Духота

С утра моросил мелкий дождик. На зеленых крышах домов он казался белизной на голубых елях. Дождик уныло затягивал горизонт в этом, казалось, пропитанном свежестью пригороде, где находилась летняя резиденция императора Александра I с роскошными фонтанами. Однако после полудня потеплело, и пейзаж приобрел неподвижный, сонный вид кладбища…

А что будет чуть позже?

Кучер хлестнул лошадей и, наклонившись к окошку кареты, крикнул путешественнику:

– Глаза застилает, граф. Держитесь за поручень! Второй поворот или третий? Из-за дождя ничего не видно…

Путешественник резким движением откинулся всем телом назад и поправил белый шелковый шарф, выбившийся из-за воротника серого сюртука. Он снова погрузился в раздумье.

Он был бледен и выглядел угрюмо. Изящный нос придавал его смуглому, с крупными чертами лицу горделивое выражение. Миндалевидные глаза неподвижно смотрели из легкого полумрака на землю, жадно впитывавшую влагу. Впрочем, он уже вышел из прежнего состояния. Может быть, уже приехали? Двадцать семь верст от Петербурга за три четверти часа – для подвыпившего Петра неплохо.

Путешественник придвинулся к окну и добродушно, с напускным гневом крикнул:

– Неужели мы так давно не были здесь? Четвертый. За усадьбой князя Никитина с фонтанами.

В эти дни он был бледен, губа в правом уголке треснула. Минувшую ночь он провел неспокойно. Нынешняя осень началась слишком рано. Наступления холодов ничто не предвещало. Все выглядело таинственно и коварно, почти несуразно. Императрица Елизавета, болезненная христианка, тщетно пытавшаяся акклиматизироваться в России, в нынешнем году не могла найти себе покоя, уединившись в Петергофе с классиками и Дамаскином. Столь привычная здесь императорская гвардия удалилась еще до наступления сентября. Уехал даже шведский посол со своими болезненными мальчиками. Честолюбие Корсиканца весьма их беспокоит. Его тщеславие весьма их беспокоит…

Карета остановилась и из-за приоткрывшейся двери показалась огромная голова кучера в надвинутой до ушей шапке. Усы и борода его были все в мокротах, а небольшие голубые глазки помутнели от ветра и дождя.

– Подождите, пока принесут калоши, граф, – по-свойски сказал он. – Ирина Петровна их уже приготовила…

Дождь прекратился. Напряженное спокойствие царило в Петергофе. О, сколь удручающа осень, когда на исходе дня не слышно переливов смеха…

К карете подбежал в сопровождении двух слуг проворный, как мальчишка, розовощекий юноша лет двадцати. Высокое чело его было отмечено печатью одухотворенности, в небольших карих глазах сияло выражение уверенности в том, что мир добр и прекрасен. Он открыл дверцу кареты и, взяв прибывшего под руку, в радостном воодушевлении заговорил с ним, пока старый слуга надевал ему на ноги калоши.

– Знаешь, мы ведь поспорили, что ты приедешь, даже в такую погоду! Я ни за что бы не поверил, что ты можешь уехать, не повидавшись с отцом…

Приезжий протянул руку и ласково потрепал юношу по шее, затем посмотрел ему прямо в глаза и вышел из кареты. Взявшись за руки, они вошли в сад. У первого цветника граф остановился и посмотрел на юношу, лицо которого было покрыто каплями дождя.

– Для Петергофа это лучшее время года, Александр. Осенью он, должно быть, уныл. Как поживает отец? Думаю, мы с ним не виделись дней пятнадцать…