Читать Компонент

Шрифт

Интервал

Ali Smith

COMPANION PIECE

* * *

Посвящается Николе Баркер
и Саре Вуд,
с любовью

Кроткая долина вечно живых.
Бредут они вдоль зеленых вод.
Красными чернилами рисуют у меня на груди
Сердце и знаки доброты и радушия.
Чеслав Милош

Накричи на меня, кроншнеп,
чтобы я поцеловал их прах в уста.
Дилан Томас

Паря, словно птица, что видит в полете все
и, поднимаясь в небо,
несет в своем сердце
неумолимую совесть.
Пьер Паоло Пазолини

Я до глубины души возмущена тем, что земле наносился огромный вред, пока все мы были одурманены мнимыми памятниками ценности и интеллекта, сводами фиктивных культурных богатств. Я чувствую, что стоимость моей собственной жизни снизилась за те утомительные годы, что я провела, постигая тайны посредственных изобретений, подобно тем людям, которые знают все, что только можно знать, о каком-нибудь несущественном герое комиксов или телесериале. Горе, принесенное другим, пока я и мне подобные были поглощены всем этим, лежит на моей совести преступлением.
Мэрилинн Робинсон

Для молота и руки все ремесла легки.
Девиз «Благочестивой компании кузнецов»[1]

Выбор за вами

При-ет, приет-приет. Ну и чё тут у нас такое?

Это голос Цербера, свирепого трехголового пса из мифов (по одному при-ету на каждую из голов). Согласно античному мифу, он стережет у врат Преисподней мертвецов, чтобы никто не сбежал. У него острейшие зубы, шеи ощетинились змеиными головами, а разговаривает он на английском из мюзик-холльных комедий с человеком, похожим на старого доброго бобби[2].

Но теперь этот полисмен уже «правой», новейшей версией коррупционера пересек реку Стикс и приблизился ко входу в Преисподнюю, чтобы показать каждой из Церберовых голов забавные фотки, на которых он сам и его подельники забавляются, к примеру, показывают пальцами знак победы или отпускают смешные расистские/сексистские замечания на фоне снимков с реальными убитыми людьми. Он сам запостил эти фотки в забавном полицейском приложении, которым пользуется вместе с дружками в последнее время, – в краю плохишей с развевающимся британским флагом, в лето господне две тысячи двадцать первое, когда эта история, начинающаяся с того, что я, сидя вечером на диване у себя в гостиной, смотрю в пустоту и воображаю столкновение между пугающими сторонами воображения и реальности, и происходит.

Цербер даже бровью не повел (а мог бы при желании повести сразу шестью). Насмотрелся уже такого. «Пусть громоздятся горы трупов»[3] – тем веселее будет в стране вечно скорбящих, которых постоянно газлайтят, внушая, что это никакая не страна вечно скорбящих.

То ли трагедия, то ли фарс.

А у собак вообще есть брови?

Ага, ведь в мифах важно правдоподобие, Сэнд.

Пожелай я выяснить наверняка, то могла бы встать с дивана, пересечь комнату и взглянуть на морду отцовского пса.

Но мне уже было все равно, есть ли у собак брови.

Мне было все равно, какое сейчас время года.

Мне было даже все равно, какой сегодня день недели.

Тогда мне все уже было масло-масляно. Я даже упрекнула себя за неточное слово, хоть это для меня нехарактерно, ведь я всю жизнь обожала родную речь – в этом вся моя суть, я и язык – не разлей вода. Но в тот момент я готова была послать даже слова, со всей их силой и слабостью, на хер – и вся недолга.