Павел Терентьевич Одинцов широко прошуршал над столом газетой «Речь», свернул ее пополам, а затем, подумав, согнул поперек. Так удобнее было пробежать глазами самые мелкие заметки, до которых он еще не добрался. Обычно он успевал освоить все важное и серьезное до обеда. А вот житейская дребедень оставалась если не на сладкое (ничего аппетитного в криминальной хронике или перечне происшествий не было), то на необязательное потом.
– Что за гнусности случаются в наше время! – проворчал он через минуту. – Да, нравы… Всеобщее падение!.. Уму непостижимо!
Допивали чай. Разговоры шли вялые, на посторонние темы. Сестра Павла Терентьевича, Анна Терентьевна, спросила без всякого интереса, только для поддержания беседы:
– Какие гнусности? Опять беспорядки?
Сама Анна Терентьевна газет в руки не брала, потому что читала только романы (часто одни и те же и по многу раз). Мелкие и густые газетные буквы, тесные столбцы и вульгарные заголовки ей не нравились. А чего стоили большие листы той же «Речи», которые надо держать безобразно растопырив руки!
Писали журналисты, на ее взгляд, грубо и бестолково, темы выбирали неприятные, в объявлениях врали. Особенно Анну Терентьевну раздражали политические новости – они всегда бывали нехороши или малопонятны. А ведь огорчений каждому и своих хватает! Вот, скажем, последняя: к лету все окна в доме затянули тюлем, но в столовую прорвалась-таки муха. С кухни, что ли?
Муха была июньская – тусклая, прыткая, бесшумная. Она вилась над крыжовенным вареньем. Пусть варенье третьего года, переварено до черноты и потому годится лишь для подачи в домашнем кругу – мухе даже в нем не место!
Павел Терентьевич открыл рот: он собрался зачитать вслух какую-то статейку. Страдальческий взгляд сестры остановил его. Павел Терентьевич вздохнул и принялся наблюдать за увертливой мухой. Улучив момент, когда негодная снизилась и пешком, резвыми рывками двинулась по скатерти, он прихлопнул ее свернутой «Речью». Затем ловко поддел трупик газетой и вышвырнул в окно, отогнув тюль.
Только после этого Анна Терентьевна снизошла до статейки.
– Так где, Паня, ты говоришь, были беспорядки? – переспросила она.
– Беспорядки, Анюточка? – удивился Павел Терентьевич.
Он снова расправил газету и нашел нужную заметку.
– Нет, тут хлеще – жанровая картинка в современном вкусе. Вот смотри что пишут: «В Могилеве в собственной квартире при магазине зарезан ювелир Яновский». Товару взято на четырнадцать тысяч рублей. Каков куш, а? Хорош?
– Не понимаю, чему ты радуешься? – пожала плечами Анна Терентьевна.
– Я не радуюсь, Анюточка, я возмущаюсь. Каковы подробности! «Очевидцы показали, что накануне вечером в магазине долго пребывала и смотрела бриллиантовые вещи некая элегантная дама». А ночью, представь, налет! Хороша дама? Украли именно то, к чему она приценивалась.
– Наверное, совпадение? У дамы хороший вкус, у воров тоже.
– А вот полиция полагает, что дама была с ворами заодно. Одни свидетели утверждают, что она была выдающейся красоты, другие – что уже в летах. Дама долго и откровенно любезничала с несчастным Яновским. Я так думаю, какая-то пташка полусвета пустила в ход свои известные штучки. Вспомни Соньку Золотую Ручку! Старый пень Яновский – хотя, может, он и молодой был? но хорошо бы старый! – растаял и все свои закрома открыл. Ночью дамочка со своим любовником, а то и не с одним…