Читать Тот ещё кадр

Любовь с первого гада

Для переезда я взяла только рюкзак с повседневной одеждой и технику для работы: микрофон-петличку размером с ластик, кольцевую лампу и увесистый телефон, на который снимала, монтировала и писала.

Папа не считал мой видеоблог или сочинение книг настоящей работой, но теперь, когда денег с них хватало на съемную квартиру, ему было нечего возразить.

Риэлтор просто обезумела, когда узнала, чем я занимаюсь. Едва выдерживая писк из динамиков телефона, мне удалось разобрать, что "есть местечко на Петроградке, которое идеально подойдет".

К слову "рядом с метро" в Петербурге значило "идти сорок минут по грязи вдоль дороги, чтобы добраться до станции".

Меня это не пугало. Собственное жилье, хоть и в муравейнике, означало вступление в полноценную взрослую самостоятельную жизнь. А свободный рюкзачок за спиной как будто шептал через плечо "этот переезд будет легким".

Папа с надутой от коробок ладой так не считал.

– Садись, – приказал он, ворочая спичку в зубах.

– Скажи мне, что эти коробки пустые, и ты просто ждешь, что я буду в них жить, – взмолилась я, плюхаясь рядом на переднее сиденье.

– Твоя тетка передала кастрюли, тарелки, полотенца, постельное белье, на котором умерла баба Тося…

– То, которое с цветочками?

– Которое с безумной желтой губкой.

– Спанч Боб!

– Ага…

– Это мое любимое!

Мы тронулись с места.

Папа всегда ворчал на мою просьбу довезти до Санкт-Петербурга из пригорода на машине. Но сегодня, даже не пришлось уговаривать, он сам вызвался помочь. Вот только никто не обещал, что отец не будет бурчать.

– Ладно, пап, я поняла, что капитализм это зло, можем мы поговорить о чем-нибудь еще?

– Конечно! Знаешь что еще зло?

– Коммунизм?

– Именно! Но не волнуйся, я хотел поговорить о другом. Вот Америка. Не продай мы им Аляску…

Это были самые долгие два часа в моей жизни.

Мне бы хотелось поделиться с папой проблемами, которые действительно тревожат. Например, я отправила свою очередную рукопись в издательство. И хотя у меня были читатели, и полноценные книги на электронных площадках, многие все равно не воспринимали меня всерьез. В этом мире ты не писатель, если тебя не публикует какое-нибудь чванливое издательство.

Хотя на самом деле, ты не писатель, если ты не пишешь, и тебя не читают.

На всякие разы в прошлом мои работы готовы были взять, но с условием, что я сама оплачу печать тиражей. Нехилые деньги. Триста тысяч. А то и больше. Нетрудно понять, что никогда еще я не могла согласиться на подобное.

Хотя если тираж будет распродан, я верну деньги, может даже в двойном объеме. Но что если нет?

Что если никому не интересны мои писаки? Страшно слить сотни тысяч в унитаз, и остаться с десятком коробок, наполненным бумажным доказательством своего графоманства. Еще страшнее осознать, что ни ты, ни твои мысли, ни твой труд никому не нужны.

Вот о чем мне хотелось поговорить с папой. Вот что меня по-настоящему волновало.

– Вот почему Павел I сопляк…

***

Виктор выехал на съемки с утра. Покидать уютную квартиру, благоустроенный жилой комплекс, удобную парковку не хотелось. Не хотелось даже вылезать из нагретой постели на холодный воздух, не хотелось тратить час на дорогу и еще час на прихорашивания и установку звука. Не хотелось записывать весь день подкаст об очередной глупости с приятелем, чтобы перегонять аудиторию друг другу. Не хотелось. Но Виктор все равно ехал.