Артём.
Выдыхаю сизый дым, наслаждаясь умиротворяющей картинкой: черные лебеди скользят по зеркальной поверхности пруда, покачиваются камыши, разбавляя тишину тихим шорохом, а закатные лучи проникают сквозь кружево редкой, молодой листвы…
Пахнет шашлыком, тиной и приближающимся летом. Все-таки хорошее место выбрала Крис для банкета.
Еще одна затяжка и… вернусь в этот бедлам. Еще немного, всего минутку здесь постою. Подумаю о… Я уже давно ни о чем не думаю… Плыву по течению, довольствуясь тем, что имею.
– Пу-упсик! – звонко кричит Кристина в распахнутую дверь между залом и просторной, деревянной террасой, выходящей к пруду. Меховое манто сползает с ее хрупкого плечика, локоны рассыпаются по плечам.
Господи, на людях-то зачем? Ненавижу это гадкое прозвище. Ума не приложу, что надоумил ее так меня называть?
– Крис, я сейчас приду. Вернись к гостям, простудишься.
Она послушно кивает. Дверь за стеной клацает, отрезая меня от мира роскоши и веселья. Возвращает тишину. В нее вплетаются чьи-то голоса неподалеку, металлический лязг инструментов, стариковский кашель, а потом:
– Давайте я, Аркадий Тимофеевич. Вам бы домой… Совсем расклеились. Я закончу, не волнуйтесь.
Сминаю окурок в кулаке, не веря ушам. Наверное, мне кажется? Не может такого быть, не она это… Не она.
Жмурюсь, прогоняя наваждение… Это все дым – сизый, искажающий яркую картинку, делающий ее похожей на блеклое пятно. Не может Барби выглядеть ТАК… Скромно, даже убого… В груди такое… Блядь… Я невольно поднимаю ладонь и касаюсь грудины, словно пытаясь вырвать острый шип. Больно так, словно туда олово залили. Или гвоздем поковырялись.
Старик кашляет, прикрывая рот ладонью, подхватывает ведро и ковыляет к выходу из розария.
Подхожу ближе, цепляясь за призрачную надежду на ошибку. Конечно, ведь не может Виолетта быть здесь! Она за границей – проматывает миллионы и живет на полную катушку. Сейчас я извинюсь, выдохну с облегчением и вернусь к гостям и невесте.
Барби старательно собирает сухие листья в большие, черные пакеты, когда я подхожу ближе.
– Привет, – протягиваю, нацепив на рожу непринужденную улыбку.
– Ну, привет, – равнодушно бросает она, поднимая на меня взгляд.
– Что ты здесь делаешь? Или ты… Купила этот клуб? Так я и знал. Молодец, решила быть поближе к народу и…
– Сурков, ты все сказал? Отвали. Не мешай работать.
Странная она… Раньше проходу мне не давала, бегала за мной, как полоумная… А теперь… даже макияжа нет. Длинные, волнистые, рыжие волосы заплетены в тугую косу. На ней простые джинсы и серая, шерстяная водолазка, обута в калоши, облепленные грязью.
– Виолетта, с тобой все нормально? Просто я...
– Отойди от газона. Туфли испачкаешь. Сейчас в них небо видно, и лучи отражаются, как от зеркала. Вернешься в зал грязный, зачем тебе это?
– Почему ты здесь? Я был уверен, что ты свалила в Европу, пока ветер был без камней.
– А тебя это, правда, интересует? – поднимается, вскидывая подбородок.
Гладкий, как персик… И щеки розовые, как спелое яблоко. Сине-голубые глаза в обрамлении длиннющих, темных ресниц. Кажется, без косметики ей лучше… Хотя… Мне-то какое дело? Что я к ней прилип? Все давно в прошлом – она, я, мы…