Читать Вопль археоптерикса

Штурвал от себя до упора… круче, скорость больше. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель! Подавись, сбивай… но я все равно успею бомбы положить. Внизу, поперек поля, двойная колонна на грунтовке. Нет, нельзя задешево умирать. Так я эту двойную нитку пополам разрежу, снесу грузовик, повезет – два. Но тогда будет неравный счет – две таратайки за мою птицу. Развернуться, зайти второй раз – вдоль. Не успею, черт!

В глазах темно, усталость, руки чугуном налиты, ступни… Надо машину точно вести, а я в небесах витаю… надо с небес на землю, огненным градом… а перед глазами девушка… кто она? Соня? При чем здесь Соня? Это, конечно, Иришка. Ведь перед смертью… перед глазами… не девушка, не только девушка, вся жизнь…

Нет, рано жизнь рассматривать, надо еще успеть умереть достойно. Взгляд под ноги, вниз – готов ли? Там никого. Где штурман? Где кресло штурмана? Пули стучат по фюзеляжу. Окно трескается. Где штурман! Нет, я не на бомбере, я на штурмовике, на Илюшине…

Почему на незнакомой машине?.. Горит правое крыло… где, где здесь сброс бомб. К чертям сброс, я сам уже горящая бомба. Хорошо, что штурмовик одноместный – носом в землю лучше без экипажа. Но лучше не в землю, лучше в цель… Пальцы намертво на штурвале… почему он за головой?.. Вижу – ногти синеют, провожу ладонью по волосам – кровь… где шлемофон… Голос Галюченко… почему на Илюшине Галюченко! Двухместная машина, новая?

Поднимаю нос, проскакиваю над грузовиком, кажется, метр до него, не больше. А в кузове… в кузове – успеваю заметить – сено. Таран получился бы записной. Оглядываюсь – Мессер отстал, испугался гад, а я с крыла огонь сбил… вроде. Поднимаюсь чуть выше, еще выше, сто метров, двести, резкий правый крен и вниз, в атаку. Как учили – бомбы класть вдоль колонны, не промахнешься.

Пора! Сброс, да еще полить гадов свинцом из всех стволов. Отдача – две пушки, как ни крути – трясет машину. Иду на бреющем, качусь над дорогой – выпустить все, до последнего патрона… Левый ствол замолчал – в нем пусто, за ним замолчал и правый.

А тряска осталась, оборачиваюсь – хвоста нет, как в воздухе держусь, непонятно. Да и не держусь, падаю. Прыгать? Я же на бреющем. Все! Теперь точно все. Подруливаю элеронами, от судьбы не уйдешь… колонна справа метрах в ста, дотянуть и еще фейерверк немцам устроить.

Низко, не дотягиваю, машина опять трясется, в последний раз!

…Просыпаюсь, вцепившись пальцами в перекладину за головой. Окошко не черное – светает. Надо мной лицо Алексея, это он меня трясет. Видит, что я глаза открыл, и лицо разглаживается, ухмыляется. Машу рукой:

– Отвали, дай поспать.

Опять этот сон… чужой сон. Который снился мне много раз. Бред летчика с того Ил-2, умершего на соседней кровати.

Меня тогда зацепило совсем чуток, думал, перевяжут, да и все, а медицина сказала – в госпиталь, а то без руки останешься. Воспалилось что-то важное. А лейтенант со штурмовика уже лежал там, обгоревший, вместо лица – бинты и на руках бинты. То ли спал, то ли бредил, и все время одно и то же… «пикирую, скорость растет. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель!..», и так от начала и до конца, одно и то же.

Рассказывали, что он протаранил немецкую автоколонну во время контрнаступления. Как Гастелло. И выжил. Штурмовики вылетали после артобстрела, а следом сразу пехота, пехотинцы его и подобрали. Живого. Живого, но не надолго. Времени ему досталось как раз, чтобы историю своей смерти рассказать, мне и еще десятку соседей по палате. Но больше все-таки мне, я ведь летчик, не только слушаю, но и знаю, как это – ворочать штурвалом, тащить в брюхе бомбы – тонну и больше, аж до пяти тонн.