Читать Что делает меня живой
Что делает меня живой…
Мир впервые услышал мой крик 14 ноября 1990 года в Луганской области (печально известной после событий 2022 г). Как оказалось, взрослые причастные к моему появлению, были не очень готовы, не очень осознавали последствия своего влияния на мою жизнь. Думаю, поэтому я, будучи полуторогодовалой малышкой оказалась в самой южной точке новорожденной страны, взявшей имя Казахстан. Оказалась у матери-одиночки на руках в разгар развала и беспредела в месте, которое позволило нам выжить и даже жить более или менее достойно. Посёлок, сейчас носящий имя Атакент, но всё ещё известный больше как Ильичовка (Ильич) стал моей поначалу ненавистной, а потом любимой родиной. Удивительное место, впрочем, как и всё для меня в этом мире.
Но стать по-настоящему местной, по моим ощущениям, у меня так и не получилось. Для местных я так и осталась странной, не понятно, чем занимающейся, высокомерной (пафосной) не вписывающейся в общую картину личностью. «Лида, ты – вроде женщина простая, и муж у тебя простой… в кого пошла ваша дочь?» – вопрошала одна знакомая, встречая мою мать. В 33 года я познакомилась со своим биологическим отцом поближе и, кажется, нашла ответ на этот вопрос. Ахахах!
По ощущениям, меня постоянно пытались впихнуть в рамки, рамки представлений о том, где моё место, что я могу, а чего не смогу никогда. А я, что для меня естественно, хоть и сдерживалась изо всех сил, всё равно яростно сопротивлялась. Сколько себя помню, чувствовала себя сильнее окружающих людей, опасной для них. Люди любого возраста и пола всегда казались мне слабее меня, уязвимее, и я старалась их не ранить по возможности. Так формировалась моя чрезмерная эмпатия, способность ощущать эмоции людей острее, чем они сами.
Примерно в 11 лет я приняла внушаемую мне идею и заявила маме: «Как жаль, что за такую короткую жизнь, всего 80 лет, я не успею сделать и пережить всё, что хотела бы успеть.» Чтение с того времени и по сей день – мой главный наркотик. А возможность писать сохраняла во мне искру жизни. Я живу, когда пишу, когда миры, ощущаемые мной как реальность, но невидимые никому кроме меня, обретают черты и их могут видеть другие люди, а главное, я могу в них возвращаться. Первые проблески были так рано, что я уже и не вспомню. К сожалению, мои первые тетради не сохранились, хотя я до сих пор припоминаю историю о стихиях-подростках.
Пережили вместе со мной самые сложные годы тетради с датами от 2005 года. Мне было 15 лет, я была взрослой, хотя и не должна была быть и не могла быть, но была. В основном это были стихи. Они казались мне глупыми и никчемными. Я не считаю себя такой уж талантливой. До 2023 года я всё ждала, когда перестану писать, считала это пережитком подросткового возраста, все подростки пишут. Но сейчас поняла, что это может никогда не закончиться. А ещё поняла, что попытки перестать писать и стремление обесценивать написанное чуть не привели меня к суициду дважды. Я не боюсь смерти (не боюсь говорить о смерти), но я очень люблю жить. Поэтому мне так нравится писать, это мой способ жить.
К 15 годам я многое пережила в таких, знаете, мини-версиях. К счастью, именно «мини», как будто испытывала пробники жизни: насилие, травля, нищета. К этому возрасту я уже понимала различия влюблённости, любви и долга. Знала, что влюбленность не должна разрушать жизни и мечты, что любовь не обязательно должна быть пожаром, а любить можно и бесконтактно. В 16 лет, летом 2007 года я ехала одна (с малознакомым человеком) в автобусе за полторы тысячи километров от дома, глотая слёзы ужаса перед неизвестностью. В 6 утра я впервые оказалась в большом городе и в этот же вечер вышла на свою первую официальную работу. Впереди меня ждало поступление в университет и постоянная борьба за возможность не возвращаться туда, где я бы стала никем.