У Страбицкого моста сея, история пошла…
Был день и солнце жгло. Приспешившись, уж ткало полотно судьбы веретено…
Покуда жатень, лютень есть, на памяти моей историй та не счесть. И вот, одна, про Гришку «Стригунка».
Слепые старцы говорили, что буд – то бы с рождения его «Окрошей» окрестили.
Шли годы, малец рос, везде любил совать свой нос. И как – то раз он молодого жеребенка спас. В тальник, тот, топкий угодил и выбивался из последних сил. Каким – то чудом, те силки, Гришаня умирил, тем самым участь стригунка решил.
И толи в благодарность, толи по сердцу пришелся, но стригунок у ног мальца, с тех пор толокся. За что Григорий «Стригунком» нарекся. Шли годы. Вырос и юнец и жеребец. Последний был обучен хитростям немалым, за что ни раз, Григорию большую плату предлагали, с надеждой вопрошали: «Может быть, продашь?» Но, тот, неспешно, подкручивал лишь туги, и отвечал отказом, без напруги.
Бывало, мрачен Гриша, – конь его смешит, а ежели чего случиться, – конь на выручку спешит. И дружбе той дивился люд, и взору каждому был люб.
Однажды Гриша занемог, так конь его три дня стерег.
Посередь избы стояла крынка с квасом, да кой, с каким еще запасом. Гришаня встал, чтобы смочить язык, а вместо этого: ухнулся навзничь. Так стригунок, как буд – то бы неладное просек: кого на улице встречал, – тому и ржал, а то и вовсе ходу не давал, тащил за холку, и скакал, пока подмогу не позвал. И вовремя его свезли в лесную пустошь до Аглафии – Яги. А там приснился ему сон, что он могущественно силен, и что судьбой обременен: что вырос он на славу почести святой, и должен защищать свой край родной. Ему в подмогу – конь его гнедой, и что «Окрошей» нарекли с утробой матери своей. Окрошку всякий ведь вкушал, и глазьми часто наблюдал, как лук и репу накрошают. И токмо Гришина судьба повелевала: устрашать врага, да так, чтобы не дрогнула рука.