Читать Ночь масок и ножей

Ее первый брат называл их бастардами.

Ее отчим никак их не называл, предпочитая забывать об их существовании.

Ее второй брат называл их пронырами. Он играл с ними в долгие прятки на сеновале и в загонах для свиней, где девочка и мальчик работали от рассвета до заката.

Когда день угасал и звезды начинали ярко сиять, второй брат укладывал их спать на том же сеновале, попутно мечтая с ними о новых днях и новых играх.

Пока своды крыши освещались простой свечой, девочка рассказывала мальчику истории о севере, юге и о далеких просторах запада.

– Ты сохранишь мой секрет? – шептала она.

– Если ты сохранишь мой, – отвечал он.

– Обещаю. – Она протягивала вперед мизинец, похожий на маленький рыболовный крючок, и ждала, пока мальчик подцепит его своим. После этого они укрывались сеном и тихо смеялись.

В те ночи бедный мальчик и забытая девочка вслух мечтали о новой жизни далеко за морем, а также о добрых королях и магии богов. В этих историях их никто не преследовал, там им не было страшно.

В этих историях герои никогда не умирали, а боли не существовало.

В эти ночи девочка говорила мальчику, что он был доблестным и надежным, как ворон, а он говорил ей, что она хорошенькая, как роза. Именно поэтому однажды мальчик вырезал из дерева ворона и розу. Птицу он повесил на ее шею, а цветок – на свою, после чего сказал, что всегда будет хранить ее секреты. Всегда.

Там, под звездами, дети могли быть детьми, а первая любовь могла быть безопасной, доброй и желанной.

Но эти истории были сказками. В тех великих приключениях, повестях о любви и далеких королевствах никто и никогда не говорил мальчику и девочке, чем все заканчивается на самом деле.

Никто не говорил, что они потеряют доброго брата.

Никто не намекал, что храбрые маленькие мальчики вырастут и станут убийцами.

Или что милые маленькие девочки когда-нибудь превратятся в самых пронырливых из воров.

Этот гад провел меня.

В проулках между реечными домами Хоб расплескивал грязь, уворачиваясь от утренних разносчиков и портовых, тащащихся к фьорду. Он успел обогнуть угол последней лачуги, поэтому я побежала за ним быстрее, скользя сапогами по мокрой от дождя мостовой.

Я прижимала ладонь к щеке, которую он порезал чертовой заточкой, упорно считающейся ножом. От запаха моей крови сморщился уже не один нос.

У крови вообще резкий запах, но здесь другое дело. Месмер, который некоторые называли мистикой или магией, имел крайне неприятный запах. А от моей крови несло еще хуже.