Трегубов, молодой урядник, недавно принятый на службу в тульскую полицию, в задумчивости вошёл в здание своего управления. В этой задумчивости он пребывал уже долго – на протяжении всего пути от вокзала до полиции. Один раз даже с трудом увернулся от конки, заметив её в последний момент. Вслед уряднику понеслись проклятия, но он даже не обратил на них внимание. Конечно, на вокзале ему показали место, где крепился паровой колпак на паровозе, но, не будучи инженером, Иван не понимал, как можно было быстро и тайно демонтировать столь значительную и, наверное, очень тяжелую деталь паровоза. Во-вторых, как для полицейского чина, ему был непонятен сам резон такого поступка. Молодой полицейский мог понять похищение часов из кармана или же кошелька с банкнотами казначейства, но паровой колпак! Зачем? И главное – как?!
– Петрович здесь? – спросил он писаря Белошейкина, занятого перебором каких-то листов, исписанных его же красивым почерком.
Писарь некоторое время продолжал переводить взгляд с листа в правой руке на лист в левой, отыскивая там что-то одному ему ведомое и не отвечая на вопрос Ивана. Затем удовлетворённо хмыкнул, отложив один на стол перед собой, а второй кинув поверх большой стопки.
– Нет, – ответил Белошейкин бросив взгляд поверх очков на урядника, – с утра ещё не приходил.
– Ладно, тогда подожду его здесь. Раз его ещё не было, должно быть, задержался у начальства, – пробормотал Иван себе под нос, присаживаясь рядом с писарем.
– Что Иванушка не весел, что головушку повесил? – заговорил стихами Ершова Белошейкин, продолжая разбирать свои бумаги.
– Какое-то очень странное хищение на вокзале, – ответил Иван, слегка обрадовавшись, что нашёл человека, которому можно излить душу. – Думаю, что будет очень сложное дело. Крадут-то обычно что-то мелкое, что легко украсть и легко спрятать, или что легко продать.
– Неужто кто паровоз угнал? – писарь прекратил шуршать бумагами и заинтересованно уставился на Ивана.
– Не паровоз, – смутился молодой урядник, – но очень важную деталь от него украли.
– Дай угадаю, – подошел к ним урядник Семёнов, он демонстративно собрал на лбу несколько морщин и закатил глаза, – это, это…паровозный гудок!
– Не угадал, – ответил Трегубов. – Паровой колпак.
– Ничего себе! – поразился Семёнов и уже хотел что-то добавить, но тут открылась дверь и показалась грузная фигура пятидесятилетнего Столбова. За ним в дверях маячил городовой. Пристав мгновенно оценил обстановку и наличие людей в управлении. Определив, кто был занят делом, а кто нет, он отдал приказ:
– Так, Семёнов и Трегубов, быстро со мной, на Грязевской двойное убийство!
Это была скорее изба с надстройкой вокруг печи, чем двухэтажный дом. Бревна сруба почернели от старости, а сама конструкция покосилась. Резьба, некогда обрамлявшая окна, местами потрескалась, местами просто отвалилась. Перекошенный забор давно не красили, а петли калитки проржавели до состояния пыли. Вдоль забора, как с одной, так и с другой стороны, росла дикая трава. Дом с темными окнами производил тягостное впечатление, которое усиливалось за счёт отсутствия в этот день солнца. Погода была пасмурная и облачная, начиналась осень.
Странно было видеть такое обветшалое строение совсем недалеко от современной кирпичной фабрики по производству самоваров Баташева. Та просто блистала чистотой и новой краской.