Музыкант и реки людей
Уличный музыкант,
на серые стены похожий,
на гармошке играл,
играл не для прохожих,
он играл потому, что душа просила,
страстно просила, с невиданной силой!
От его музыки даже дома
серость свою теряли,
и пусть ненадолго, но расцветали
и танцевать пытались —
шатались, шатались, шатались.
А заблудшие кошки
про голубей забывали
и подвывали немножко.
И голуби, не боясь, летали —
крылами своими махали.
Какой-то уличный мальчик
подошёл да сплясал, как мог.
Ну и маленький солнечный зайчик
устоять на месте не смог!
Солнце вылезло из-за тучи.
Распахнулись окна в домах,
в них тётушек целая куча,
головами качали: «Ах!»
Эх, усталость не мука!
Музыкант сыграет на бис.
С тихих улиц исчезнет скука.
И реки людей полились!
Играл музыкант
Играл музыкант, никто не слушал,
только серые стены домов,
город спал или скучно
было от трелей и слов.
Скучно было от песен милорда,
но он упорно аккорд за аккордом
выводил свои трели.
Вот и каши в печах поспели,
кошки устали мурлыкать.
– А как, музыкант, тебя кликать?
– Меня зовут Боже.
– Боже… На что-то это похоже:
на нимб или на небо.
Ты там по случаю не был?
– Нет, не был, я тут играю.
О небесах слагает
моя дуда и бандура.
– Развелось тут вас, трубадуров! —
ушёл прохожий.
А город взял и отложил
своё молчание.
И помчались
по окнам аккорды!
Ай да, милорд ты!
Не быть тебе боже,
но всё же.
Лишь на неё силы и трать
Планета гибнет молодая,
а я иду её спасать,
неизлечимо озорная —
то ли девица, то ли мать.
Покосы, косы и равнины,
леса, зелёные глаза.
Кто знает, помнит моё имя?
Наверное, лишь я сама.
На востоке сказки круче,
на востоке хоровод!
Кто это плечом могучим
подпирает небосвод?
Колесом попёрло небо
прям у моря (не шучу).
Где какие тут огрехи?
В вихрь всё замолочу!
А на золотой повозке
седой дядька с бородой:
Гэндальф серый, Гэндальф белый?
Нет, мой муж, но весь больной.
Не испытывал он чувства вины,
так и шёл от славы до беды.
Даже правда застряла на нём:
– То ли прав он, толь не прав?
– Да, так уснём!
Планета гибла молодая,
а я иду её спасать.
Я не хотела знать, но знала:
лишь на неё силы и трать!
Я и историки все на свете
О том как Герда Кая искала —
я, наверное, тоже писала,
и другие сказочные истории.
А чёрствые наши историки
вещали лишь о диктаторах
да о царях узурпаторах.
Мне от этого очень плохо!
Полюбить историка сложно,
я ему о Кае и Герде,
а он о министрах и герцогах.
И ему, видишь ли, не скучно
описывать каждый случай
виселицы или казни.
Историк, он не проказник,
а просто вампир —
о каторгах с упоением мне говорил.
А я на выселках живу.
Зачем-то Герду в гости жду,
и думаю о Кае холодном,
как об историке злобном.
Чем-то они похожи.
Но чем? Ответить несложно.
Беги, беги и беги
Эх вы, люди-человеки,
в нашем страшном коем веке
научились вы скучать
дома скучать на диване,
на работе, в метро, трамвае.
И скука была глубокой
от бессмыслия, недомыслия; боком
выходила она в боках,
лень блуждала в глазах.
В нашем странном коем веке
разучились бегать бегом.
Села на поезд, поехала.
В город большущий приехала:
заборы, дома и заводы,
спешащие пешеходы
(озабочены чем-то лица).
И на каждой рекламе «Столица»,
а люди не улыбаются,
лишь за сердца хватаются,
когда телефон звонит.
И ночью никто не спит:
гуляет народ, ему нравится.
Ты в их глазах не красавица.
Не красавица, значит, надо бежать: