Читать Авиатор: назад в СССР 2

Сложно осознавать, что ты сейчас один и должен принять решение. Под тобой жилые дома, в задней кабине человек, который не может покинуть самолёт.

Руководитель полётами отчего-то не отжал кнопку на своей тангенте и продолжал дышать в эфир. Пускай так, но чувствуешь, что ты не один.

Сейчас он может подать мне самую правильную команду – приказать катапультироваться, но он не знает, что этого не сделает Крутов. И как мне потом с этим жить, зная, что мог доложить о его здоровье и сесть на полосу раньше.

Один раз уже Родину повезло, когда он разложил Як-18. Второй раз может и не повезти. Не факт, что получится посадить самолёт в поле. Я никогда такого не делал и слабо имею представление, как все сделать правильно. Риски огромные, но если я выполню приказ и катапультируюсь, то Крутов мертвец. И как потом с этим жить, осознавая, что мог его спасти?

Садимся в поле, а потом пусть хоть увольняют!

– Высота? – спросил руководитель полетами.

–Триста пятьдесят, – ответил я. – Сопка, сажусь на вынужденную, шасси убрано.

В эфире пауза. Я слышал, как руководитель тяжело дышит в микрофон. Перед моими глазами было поле, которого могло бы хватить для посадки. Но как притулить эту машину на такой скорости?

– Посадку… разрешаю. Площадку наблюдаете?

– Наблюдаю. Высота триста двадцать, скорость двести шестьдесят, шасси убрано.

Всё как по инструкции – держу параметры, шасси не выпускаю, закрылки выпустил аварийно.

Теперь планирую на скорости двести двадцать километров в час. Выдерживаю направление, попутно проверяю, все ли действия были мной произведены.

Стоп-кран закрыт, тумблер автомата защиты сети «Батарея» выключен. Скошенное поле уже близко.

– Высота сто, сброс фонаря, – доложил я руководителю полётами, надел очки со светофильтром и выполнил аварийный сброс.

Земля набегает, ноги снял с педалей и поставил ближе к сиденью. Перед глазами только указатель перегрузки. И зачем я на него взглянул?

Выравниваю и приземляюсь. Вот она земля! Самолёт начал ехать по скошенной стерне, скользя как по разлитому киселю. Поднялся большой столб пыли, застилавший видимость перед собой. Вся кабина стала заполняться песком и подброшенными вверх остатками травы. Через несколько секунд машина замерла.

– Командир, мы сели! – отчего-то закричал я, начиная отстёгиваться и снимать запылившиеся очки. Фонарь задней кабины сдвинут назад, а сам Крутов был без сознания.

А что, если это он сам посадил из последних сил самолёт? Фонарь же как-то смог сдвинуть.

Я начал прощупывать пульс, биение сердца, попутно стараясь привести его в чувства.

– Чего… не прыгал? – тяжело произнёс Крутов, приоткрыв глаза.

Говорить начал, уже хорошо.

– Так… это… своих не бросаем, товарищ генерал.

С найденной мной «новой грунтовой взлётно-посадочной полосы», нас повезли в госпиталь. Санитарный УАЗ с Крутовым ехал впереди, удаляясь всё дальше. Сейчас Николая Евгеньевича нужно быстрее доставить в реанимацию.

В машине ко мне пришло осознание произошедшего. Я посадил самолёт без шасси в поле с выключенным двигателем после попадания птицы! Руки начали трястись при одной только мысли, что далеко не каждому это удалось бы. Вновь чуть не пришло за мной «нечто» с косой и в чёрном балахоне.

Если бы я неверно рассчитал скорость, нарушил порядок действий и слишком резко отклонял органы управления, можно было и разбиться на том поле. Но у нас с генералом получилось. И всё равно не верится, что Крутов ничего не делал. Может, удастся когда-нибудь спросить его об этом.