Читать Проклятые огнем
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Бродячий монах прибыл в городскую тюрьму Бирикены на рассвете. Отпускать грехи перед смертью могли только эти сыны Единого, но из всех странствующих по городу в казематы соглашался прийти только отец Трутхари, вот и прошлось его ждать – иначе преступника можно было бы повесить еще до того, как встало солнце.
Зайдя в камеру, монах осенил преступника Знаком Единого и, прикрыв за собою дверь, дабы соблюсти таинство, тихо обронил:
– Покайся, дитя мое, ибо покрыли грехи тебя крылами своими…
Стандартная формулировка, надо сказать, подходила к этой ситуации мало – приговоренный, как назло, даже не потрудился встать с охапки соломы, на которой лежал до прихода монаха и сейчас, подложив руку под голову пялился на посланника Единого наглыми глазами – серым и зеленым…
Вышел отец Трутхари минут через сорок, низко надвинув капюшон на лицо и, в ответ на заинтересованный взгляд стражника только плечами пожал:
– Этот заблудший агнец не захотел каяться.
Заглянув через плечо монаха в камеру, Бобри разглядел, что приговоренный все так же лежит на брошенной на пол соломе. Лишь к стене отвернулся, укрывшись с головой своим ободранным плащом.
Честно говоря, тюремщик не до конца был уверен, что преступникам, – особенно таким, приказ о чьей смерти отдал сам инквизитор, – вообще стоит пытаться отпустить грехи, но, раз обычай требовал, приходилось с этим соглашаться.
За то время, пока монах находился в камере, его старую лошадь, тянувшую скособоченный возок, на котором и приехал посланник Единого, распрягли и сейчас как раз вели в конюшню, после небольшой прогулки по двору.
Отец Трутхари тронул Бобри за плечо и чуть слышно попросил:
– Запрягайте обратно. Я поеду.
Тюремщик удивленно покосился на него, но спросить не успел, вестник Единого продолжил свою мысль:
– В Зеленой долине умирает старый Ландгрим, я должен быть там, чтоб его душа не попала в когти Того, Кто Всегда Рядом.
Упряжь запуталась, и священнику пришлось ждать. Вот он и стоял, нетерпеливо постукивая по промерзшей за ночь земле носком истоптанного сапога.
Сапога.
Сапога.
А ведь монахи носят сандалии. Или ходят босиком…
Бобри понял ошибку самозванца одновременно с ним. Из- под низко надвинутого капюшона блеснули злые глаза, и прежде чем охранник успел закричать, лже- монах резко двинул его локтем поддых, сбивая дыхание, и рванулся ко все еще не запряженной кобыле. Из- под подпоясанной рясы посыпались пучки соломы, подсунутые под одежду для того, чтоб казаться толще.
Старушка Гретта перевидала многое. Когда- то она ходила под седлом, а потом хозяин, какой- то шварцрейтар, пожалев ее, не решился продать на бойню. Вот и выкупил кобылу отец Трутхари. Фальшивый монах, высоко задрав рясу, под которой обнаружились, кроме сапогов, еще и темные, перепачканные тюремным мхом, штаны с разрезами, одним прыжком взлетел на спину старой кобыле и резко ударил ее каблуками по бокам.
Видно, старые воспоминания все еще давали о себе знать. Лошадь, не ожидавшая такой наглости, как в далекой молодости взвилась на дыбы и, разметав пытавшихся удержать беглеца людей, проскакала к выходу из замка. Лишь копыта дробно отстучали по каменной мостовой…
***
Спустя неделю…
Адельмар Сьер себе места не находил. Приходской священник уехал в Кульмье, а странствующего, которого якобы видели на улицах Лундера, никак не могли найти. Тихий стук в дверь, и в кабинет шагнул мажордом – темноволосый юноша лет двадцати пяти. Склонил голову в коротком поклоне: