С точки зрения антропософии
Говоря о старости, человек в первую очередь испытывает нерефлексируемое воздействие на свое сознание двух устоявшихся стереотипов, не разобравшись в которых – в их корневых основах – мы не сможем понять, что такое старость в принципе.
Первый стереотип таков: старость стоит в непосредственной связи со смертью. И это кажется нам справедливым, если, конечно, мы рассматриваем естественный ход событий, пренебрегая возможностями «преждевременной» кончины. Из этого представления следует вывод: старость является завершением жизни, а также предшествием смерти и предуготовлением к ней. Таким образом, старость представляется венцом жизненного пути, когда дальше с человеком уже ничто не случится, и от жизни больше нечего ожидать, кроме последнего штриха – ухода в «небытие». То есть старость выглядит неким финальным аккордом: у кого-то мощным и восхитительным, у кого-то слабым, исполненным горечи и страданий от осознания угасания жизни, но в целом – столь же бессмысленным, как и вся предыдущая жизнь.
Второй стереотип: старость во всех своих фазах или возрастных стадиях с момента удаления от дел (65 – 70 лет), старения и обветшания (70 – 90 лет) до неизбежной дряхлости (90 – 110 и более лет) [1] коррелирует с младенчеством, детством и юностью, но только с обратным знаком. Отсюда вытекает вполне обоснованный и материалистически подтвержденный вывод: если в ранние годы человек как бы входит в жизнь, растет, развивается и образуется, то в старости им овладевает обратный процесс – сжатия и склеротизации, увядания и деградации. Даже в быту люди часто сравнивают стариков с детьми, мол, что стар, что млад, с той разницей, что младенцы активно приноравливаются к жизни, настраивая свою физиологию в соответствии с окружающими условиями, а пожилые – как бы постепенно от жизни отвыкают, но ходят при этом под себя одинаково и телесностью своей владеют столь же неуверенно.
Конечно, оба эти стереотипа можно рассматривать в различных ракурсах, углубленно копая как физиологическую, так и душевно-духовную составляющую человеческого существа, и даже социально-культурную, понимая под старостью особые способы и формы взаимодействия различных субъектов в их общности. Мы же исходим из утверждения, что это тупиковый путь, хоть он и сулит на первый взгляд массу интересных поворотов мысли.
Для серьезного онтологического исследования необходимо прежде всего избавиться от стереотипического поверхностного мышления, опирающегося на набор якобы «случайных» или традиционных культурно обусловленных фактов, которые на первый взгляд кажутся пригодными для сравнения. В этом нам поможет применение обобщающей мировоззренческой рамки.
Методологически нет принципиальной разницы, каким мировоззрением вооружиться. Годится любое: хоть материализм или атеизм, хоть христианство, хоть буддизм, хоть зороастризм… Главное – строго придерживаться определенного фокуса и той картины мира, которая очевидно-зрима из этого выбранного фокуса, не совершая при этом хаотичных и нерефлексивных движений из одного фокуса в другой, из одной очевидности в другую. Если кропотливо, последовательно и честно собрать множество картин мира и только потом непредвзято провести их сопоставление, осознавая, что