Читать Часы

В свободное время я частенько заглядывала к чете Маккарти. Конечно, теперь это удавалось реже обычного – с переездом на меня обрушились все прелести взрослой жизни, которые обычно сопутствуют волевому решению окончательно встать на путь самостоятельности. И вот уже год я училась состыковывать их друг с другом с расчетом на более-менее гармоничную картину своего мира. События сменяли друг друга, как юркие бисеринки калейдоскопа, складываясь в цветастые, причудливой формы узоры, которые ярко иллюстрировали новый этап в моей судьбе. Не могу сказать, что перемены давались мне с большим трудом, и все же порой сил не хватало: на небесах сгущались краски, раздавались первые раскаты грома, запоздало следовавшие за редкими вспышками молний, и я понимала, что юношеские годы были самой безоблачной порой, оставшейся далеко позади.

Память – странный дар. Порой она без разбора пускает по ветру важные моменты нашей жизни – ступеньки вычурной винтовой лестницы, по которой периодически пробегаешься вверх-вниз, чтобы что-то обдумать, что-то понять, найти какой-то пример… Не знаю, хорошо ли это, но мне достался архитектор-виртуоз, который основательно подошел к своему труду: он спроектировал лестницу, которую времени разрушить не удалось. Мне не приходилось перепрыгивать через пропасть на месте обвалившихся ступеней, силясь вспомнить, какое именно событие исчезло. Я все помнила. И это всегда мне аукалось, ведь я спотыкалась, даже когда хотела проскочить пролет, оставив его незамеченным. А падать с лестницы больно.

Когда моим родителям было чуть больше, чем мне сейчас, они привели меня на порог очень красивого трехэтажного здания из красного кирпича. Крыльцо было белым, ступени – новыми и совсем не скрипели. Горшки в кашпо уютно покачивались от на редкость приятного осеннего ветра, мелодично позвякивая маленькими колокольчиками. Особняк внушал доверие и спокойствие. Мне было всего два, и я решила, что передо мной сказочный замок. Да, кажется, родители так и сказали.

Я помню слова мамы:

– Милая, тебе здесь будет хорошо. Здесь всем хорошо. Мы с папой тебя очень любим.

Ее большие уставшие глаза сверкали в лучах сентябрьского солнца, и их так красиво оттеняло серое пальто! Или, может, они были полны подступавших слез, которые так и не пролились?

В мои воспоминания глубоко врезался образ мамы и папы. Вот она, сжимая в руке красные замшевые перчатки, уткнулась лицом в коричневую куртку отца (о, как пахла эта старая кожа, до сих пор помню ее аромат!), и он погладил ее по собранным в хвост каштановым волосам. Я уцепилась за папины джинсы. Он нагнулся и поцеловал меня в макушку. Он всегда так делал – это означало, что он очень сильно меня любит. Его дрожащие ладони обхватили мои крохотные ручки, и он прижал их к мягким губам. Мы встретились взглядами, и малахиты его глаз наполнились самыми нежными чувствами, которые я только видела у человека.

– Мы… нам пора, – пропел его приятный низкий голос, и мой отец поднялся. Мама покрепче прижала меня к себе. Я ведь знала, что мы расстаемся ненадолго, и я обещала им, что буду вести себя хорошо.

Они спустились с крыльца и лишь у калитки обернулись. Одновременно. Мама зажала рот, а отец сдавленно улыбнулся. Я подпрыгнула на месте и помахала им рукой. Папа кивнул, и они сели в машину. Короткий звук гудка – и мое сердце вдруг поразила нестерпимая тоска. Но она должна была пройти. Женщина, стоявшая все это время на пороге, тихонько подошла ко мне и сдержанно приобняла за плечи. В отличие от меня, Сьюзан понимала, что к чему.