⇚ На страницу книги

Читать Отражение.

Шрифт
Интервал

Пролог

Рождество неумолимо приближалось, а в усадьбе князя Львова никаких приготовлений к празднику не наблюдалось. Мрачный, холодный стоял богатый барский дом. Даже собаки не брехали на псарне, а уж дворня и вовсе затаилась. Лишь изредка шмыгнет по двору казачок с поручением, да барская барыня важно по своим делам пройдёт. А уж самого князя Василия Петровича Львова, соседи с прошлой Пасхи не видали. Сидит дома, как бирюк, никого не принимает. А как весело было совсем недавно! Для любимой дочки, семнадцатилетней Натальи, на позапрошлый праздник устраивался рождественский вертеп с фигурами ангелов, Богородицы и младенца Иисуса в золочёных яслях. Наряжалась игрушками, конфетами и марципанами огромная ёлка, а на макушке её гордо сияла золочёная вифлеемская звезда. И, конечно же, съезжались в поместье соседи с разнаряженными по-праздничному детьми. Наташа Львова, прекрасная, как ангел, с локонами, завитыми парикмахером-французом, встречала приглашённых вместе с папенькой на правах хозяйки дома.

«Какая красавица выросла! – шептались меж собой гости. – Вылитая Марфа Григорьевна, покойница».

Мать Наташи умерла 10 лет назад рожая князю долгожданного наследника. Схватки начались раньше времени, городской доктор не поспел в срок, и принимать ребёнка пришлось подслеповатой бабке-повитухе. Марфа, промучившись сутки, родила младенца мужского пола. Батюшка едва успел окрестить новорожденное дитя, как ангельская душа его устремилась к Создателю. Следом вздохнула в последний раз и роженица.

Василий Петрович похоронил супругу с младенцем на семейном кладбище, горевал долго, но пришёл в себя и всю свою любовь и нежность перенёс на семилетнюю Наташу. Она ни в чём не знала отказа: наряды и учителя выписывались из-за границы и из обеих российских столиц. Все прихоти и капризы исполнялись немедленно и беспрекословно.

Княжна к семнадцати годам свободно говорила на нескольких языках, недурно пела и музицировала, обожала ездить на лошадях и об одном только мечтала, чтобы папенька купил ей собственную лошадку.

Когда гости, откушав за обильным рождественским столом, переместились в гостиную, чтобы послушать пение несравненной мадемуазели Жозефины, а дети весело разрезвились под нарядной ёлкой, Василий Петрович громко объявил:

– А теперь сюрприз для Наташи!

И тотчас же во дворе зажглись фейерверки. Гости ахнули и бросились к окнам. А там, на освещённом праздничными огнями дворе, гарцевал на гнедой кобыле молодой берейтор, обряженный в костюм гусара.

Он спрыгнул с лошади, взял ее под уздцы и, подойдя к выбежавшей Наташе, передал ей поводья, картинно встав на одно колено

– Моя! Моя! Радостно завизжала Наталья и захлопала в ладоши. Затем обняла папеньку и расцеловала его в обе щёки.

Лошадка немедленно была названа Ягодкой, и с того дня любимым занятием княжны стали прогулки верхом в сопровождении молодого конюха Сергея, которого Василий Петрович переманил у соседа-помещика Никифора Свиньина, когда покупал лошадку.

Наступила весна, расцвели в саду вишни да яблони, а краше их расцвела Наташа. Уже не один достойный претендент намекал, что готов немедленно жениться на прекрасной княжне Львовой. Но князь не торопился дать согласие. Дочь была единственной и любимой, и её руку должен был получить только самый достойный.