⇚ На страницу книги

Читать О теургии

Шрифт
Интервал

<…> В настоящую минуту вершины мысли и чувства загорелись теургизмом. Теургизм, магизм и т. д. – повседневные слова «не в сочетаньях ежедневных», способные смутить «мирный сон гробов»[1] – конечно, являют собою глубоко проникшее в душу стремление выразить словом и делом музыку, запавшую к нам из бессмертных далей и способную до некоторой степени влиять на музыку, стихийно разлитую вокруг, так что эта последняя по отзывчивости начнет вторить, аккомпанировать музыке из бессмертных далей. Отсюда открывается громадная перспектива в понимании музыкальной телепатии, внушения и т. д.

Музыка – это действительная, стихийная магия. Музыка доселе была впереди европейского человечества. Быть может, лишь в настоящую минуту оно начинает вплотную подходить к музыке, вбирая в себя ее стихийную, магическую мощь. Способность стихийно влиять, подчинять, зачаровывать несомненно растет. Так будет и впредь. Нижеприведенное стихотворение указывает на степень роста человеческого духа в направлении стихийного магизма:

Ты горишь высоко над горою,
Недоступна в своем терему,
Я примчуся вечерней порою,
В упоенье мечту обниму.
Ты, заслышав меня издалека,
Свой костер разведешь ввечеру.
Стану, верный велениям рока,
Постигать огневую игру.
И когда среди мрака снопами
Искры станут кружиться в дыму,
Я умчусь огневыми кругами
И настигну тебя в терему.
(А. Блок)[2]

Какое верное словесное отражение магически душевной музыки, присутствием которой обусловлена возможность телепатии и т. д.

Что же это за веяние? Откуда оно? А вот отрывок Лермонтова:

Пускай холодною землею
          Засыпан я.
О, друг! Всегда, везде с тобою
          Душа моя…
Коснется ль чуждое дыханье
          Твоих ланит —
Душа моя в немом страданье
          Вся задрожит.
Случится ль – шепчешь, засыпая,
          Ты о другом;
Твои слова текут, пылая,
      По мне огнем[3].

Итак, магизм, способный возмутить того, кто достаточно не наивен, чтобы презрительно отвертываться от «декадентских ломаний», был свойственен Лермонтову? Он только приблизился к нам, стал психологически доступнее. Ясно – что-то движется, что-то медленно вползает в нашу душу, бросая нас в огонь и в холод, убивая лучших из нас, взывая в тишине к современным Заратустрам: «„О, Заратустра, кому надлежит двигать горы, тот передвигает и низины… Самое унизительное в тебе: ты имеешь силу и не хочешь властвовать“… – „У меня недостает львиного голоса для повелений“. Тогда опять со мной заговорили как бы шепотом: „Самые тихие слова и производят бурю… О, Заратустра, ты пойдешь как тень того, что должно прийти, так ты будешь повелевать и, повелевая, предшествовать“…» (Ницше)[4]. И вот мы все, как тень того, что должно прийти, отправились в духовное странствие, прислушиваясь в душе своей к новым, быть может никогда не бывшим звучаниям.

* * *

Если всякая глубокая музыка, так или иначе воплощаемая, в основе своей матична, то далеко не всякая теургична. Теургия с этой точки зрения является как бы белой магией. Если говорится пророкам, ходящим пред Господом: «Утешайте, утешайте народ мой»[5], то, наоборот, к магам, владеющим тайной составления «не ежедневных сочетаний» повседневных слов, но не обращенным ко Господу, относится грозное: «Терафимы говорят пустое и вещуны видят ложное…»