Яне собираюсь принимать участие в войне, не собираюсь сражаться и нести ответственность за кого-то, кроме себя.
И маме это хорошо известно. Но она упрямо пытается вырастить из меня саму себя – могущественную чистокровную эльфийку. Что, по сути, невозможно, потому что во мне течет человеческая кровь.
– Эания! – зовет она со двора. – Время тренировки!
Я тяжело вздыхаю, споласкиваю руки от пыли, прилипшей к пальцам после сбора трав в лесу, и иду к ней. Мама магией воздуха подхватывает горшок с землей с другого конца двора и, заметив мое угрюмое выражение лица, напоминает:
– Через пару недель тебе исполнится восемнадцать, а ты до сих пор не овладела всеми четырьмя стихиями.
– Зато в совершенстве владею одной.
– Этого недостаточно. Возьми горсть земли и встань напротив меня.
Бесполезно спорить, когда мама в таком настроении, потому я послушно беру землю и встаю там, где сказано. Стихия не поддается ни через минуту, ни через десять. Она противится мне, а мамин взгляд тяжелеет. До меня доносится какой-то шум, и я с удовольствием отвлекаюсь от бесполезного занятия, выглядывая за невысокий бревенчатый забор:
– Ты это слышишь? Кто-то кричит…
Порыв ветра, словно мягкое прикосновение ладони, поворачивает мою голову обратно, голос мамы сух и строг:
– Эания, сосредоточься. Все внимание на землю в твоей руке. Почувствуй ее податливость, она уже готова тебя слушать. Такая же земля находится в горшке. Подними ее.
Я вздыхаю и недовольно сужаю глаза на горшок у маминых ног. Сдуваю с лица рыжую прядку, сжимаю кулак с землей сильнее и напрягаюсь.
Ну же! Взлетай!
– Не пытайся подчинить ее своей воле! Ты проводник! Укажи ей путь!
Я хитро улыбаюсь, разжимаю кулак с землей и растопыриваю пальцы в стороны, чтобы поймать ими ветерок. Направляю воздух в зазоры между каменными стенками горшка и утрамбованной в нем землей и толкаю вверх. Земля выскакивает из горшка, как пробка из бутылки, а затем рассыпается по траве. Черная пыль оседает на подоле маминого платья.
– Эания, – устало вздыхает она, – ты должна уметь сражаться!
Меня снова привлекает шум, но я продолжаю привычно спорить с мамой:
– Война не касается лично меня.
– Да-да, однажды ты сбежишь в Пустошь и заживешь вольно, – мама в два счета возвращает землю в горшок, словно та не вылетала вовсе, и строго смотрит на меня. – Ну а пока…
Теперь до нас доносится металлический лязг, и мама его тоже слышит. Она спешит к забору, у которого уже стою я, и вглядывается в конец улицы. Многие из наших соседей поступают так же, у всех на лицах застыл страх.
– Маг крови…
Я вижу вдали мужчину в черном балахоне с капюшоном. Он гордо восседает на могучем черном коне. Вестник смерти. Или сама смерть в человеческом обличье. Марионетка в руках жестоких кукловодов – людей.
Нам всем пришел конец.
Мама хватает меня за руку и тянет к дому:
– Эания, похоже, сбежать тебе придется раньше, чем ты планировала.
Я замечаю едва ли не одновременно с ней:
– Ты говорила, что война придет сюда еще не скоро!
– Это было больше пяти лет назад.
– Постой, ты не пойдешь со мной? Но…
– У тебя мало времени, милая! – отпускает она мою руку и бросается к сундуку со своими бумагами. – Возьми сумку и собери себе в дорогу еды. Не забудь про воду. Эания, собирайся, ну же! Немедленно!