Солнечным июльским днем по тихой тенистой улице, круто поднимающейся от Южного Буга к центру города, убрав руки за спину, медленно шагает высокий крепкий старик. Он одет в синий шевиотовый костюм с вытертыми до блеска рукавами и белую застиранную рубашку. На голове его серый бесформенный картуз, на ногах – стоптанные, покрытые пылью ботинки. Утомленный жарой и крутым подъемом, старик время от времени останавливается. Сняв картуз, утирает им лоб, тяжело вздыхает и что-то бормочет. Отдышавшись, разочарованно машет рукой и идет дальше. Миновав невысыхающую лужу у водопроводной колонки и увитый диким виноградом забор, он сворачивает в узкий переулок и через минуту оказывается во дворе своего дома.
Жарко. В знойном мареве кружатся мухи. Пахнет горячей пылью и нагретой травой. В зарослях чертополоха дремлет кот. Суетясь и чирикая, в пыли купаются воробьи. Беспокойные голуби требуют свою вечную «че-куш-ку!». На старой покосившейся скамейке сидит Роза, соседка старика. На ней цветастый сатиновый халат и разношенные тапки на босу ногу. Уложив внука спать, Роза вышла подышать свежим воздухом, уселась в тени ветвистой акации, разомлела и задремала.
Увидев ее, старик радуется, думает, что наконец-то есть с кем словом перемолвиться. Тем более что он сегодня уже успел побывать на кладбище, в собесе, в сберкассе, и у него куча новостей. Старик осторожно опускается на край скамейки и тихо прокашливается.
– Здравствуйте, дядя Лева! – произносит Роза, не открывая глаз. – Ну, что слышно?
Старик ждал этого вопроса. Он рад, что Роза не торопится и готова с ним поговорить.
– Хочешь хохму? – усаживаясь поудобнее, начинает старик. – Я сегодня пришел в сберкассу, так меня не хотели пускать! Охранник подумал, шо я – нищий! «Ботинки, – сказал, – у вас рваные!» Я – нищий! Как тебе это нравится?! Если б этот, извини за выражение, поц, знал, сколько у меня денег на книжке, он бы так со мной не разговаривал!
Роза открывает глаза и как бы ненароком опускает взгляд на стариковские ботинки.
– Шо ты смотришь?! – восклицает старик. – Это я специально надел! Шоб та баба в собесе увидела, какой я бедный, и быстро все оформила. Ты же знаешь, как это у них принято: заявление, рассмотрение, перерасчет… Как говорится, афн бойдем бакцах кнышес[1].
Пока Роза мысленно переводит, старик продолжает:
– Слушай, ты б ее видела! У нее та-а-акие ногти! Длинные, красные. А!.. Вот мне интересно, как она с такими ногтями стирает, варит, дом убирает!
– Я ее знаю… – вздыхает Роза. – Галя, на Островского живет, за колонкой… Не помните? Ну, неважно… Короче, у нее муж все делает.
– Муж?! – изумляется старик. – Муж варит?!
– И стирает! И дом убирает!
– Ой-ой-ой-ой… – закрыв глаза, качает головой старик. – Кого-то это мне напоминает…
«Сейчас опять про сына заговорит…» – думает Роза. И действительно, не проходит секунды, как старик произносит:
– Ты можешь мне объяснить, почему нельзя приехать? Чем Сема так занят, шо ему нет времени родного отца навестить?