⇚ На страницу книги

Читать Про злодея

Шрифт
Интервал

Перепишу

Я возьму твои истории, все в них перепишу,
разнесу по кирпичу, до мелкой щепы разрушу,
и, когда ты все же явишься покарать
за такое самодурство, даже не стану слушать.
У тебя все было, я тебя всем дарил!
Только не вписал меня ты в сюжет историй.
Но когда все будет стерто в них мною в пыль,
ты признаешь, что герой мой чего-то стоит?
Излепив из меня что-то, что мне претит,
дал мне шкуру зверя, дал мне приказ быть зверем.
Почему, когда явился я за тобой,
ты в сюжетный поворот этот не поверил?
Ты сам создал то, кем я ненавижу быть,
но, раз зубы дал, дай горло мне, чтоб вцепиться.
Написав себе чудовище из меня,
зря поверил, что мне сладостно на цепи.
Я разрушу все. Цунами, сход снежный, сель —
назови, как хочешь, внутренне холодея:
тот герой, кем ты не дал мне возможность стать,
пишет новую историю. Про злодея.

Если есть злодей

Если есть злодей, значит, есть причина —
кто-то ж влил в ребенка когда-то яд,
но об этом мало упоминают,
даже больше: вовсе не говорят.
Монстр для всех кажется очевидным,
словно Франкенштейн себя сваял сам…
Когда засыпает Аврора в башне,
ведьма ее гладит по волосам.
Мачеха скучает по Белоснежке:
пусть и не родная, но все же дочь.
Создает Урсула другое зелье,
но не успевает уже помочь,
только смотрит, как свой покой русалка
обретает, пеною обратясь.
Между взрослым Лордом и тем мальчишкой
из приюта тоже прямая связь.
Как же нам легко в этом лицемерить,
как же просто вовсе не замечать.
Говорить, что с самого их рожденья
на судьбе плохая лежит печать,
слепо игнорировать, что злодеи —
люди, чьи мечты были сожжены.
Что они когда-то могли быть нами.
Что однажды ими быть можем мы.

В этой сказке

В этой сказке, хороший мой, ходят едва дыша,
в этой сказке боятся тени своей же люди,
и героев здесь добрых, милый мой, нет, не будет.
Что читали тебе, укутанный в пух перин
весь обнеженый лаской принц, что печаль не ведал?
В этой сказке проснулся целым – уже победа.
Он клянется чуть свет мне деру отсюда дать.
Говорю, спи спокойно, я буду стеречь сон княжий.
Жду, пока меч отложит, на землю усталый ляжет,
и кидаюсь, как волк, и глотку зубами рву.
Говорила ж, не верь любому, кто метра ближе,
а он плачет и жемчуг слез на ресницы нижет.
Я смотрю на него и думаю: вот дурак!
Был же камень, где было выбито пешим мимо:
«Не ходи туда, молодец». Все, кто пошел, всяк сгинул.
Так чего мне жалеть удалого храбреца,
кто совет не послушал и деве поверил красной?
И не первый же, Боже, раз. Ведь не первый раз же!
Тут таких караван проходил, да все полегли.
Кости ветер степной сточил, и не вспомнить имя.
В этой сказке, соколик, хорошим не быть живыми.

Говорили, что речи его

Аладдин/Жасмин

Говорили, что речи его как песни.
А она усидеть не могла на месте:
было тесно в просторе дворцовых комнат,
мир манил к себе сказочный и огромный.
Ей простое казалось до дрожи чудным:
как шагает вдали караван верблюдов,
как в бродяги-мальчишки глазах, как море,
утонуть было просто. А он про волю
пел ей песни, манил за собой в пустыню,
звал быть вместе счастливыми и босыми,
мало думать про завтра, презреть законы,
позабыть про дворец, ведь повсюду дом им,
одиноким, свободным, бесстрашным, юным.
Песня долго ласкает слух – быстро губит,
опьянив, одурманив собою душу.
А она продолжала идти и слушать,
пока пасть не сомкнулась за ней пещеры,