Плакаться не нужно. Хватаем розы,
красим в разрешенный короной цвет.
И не забывай улыбаться. Если
Королева взглянет, в твоем лице
разглядев печаль и немного страха,
не минуешь плахи или кнута.
Да, нам не особо по нраву этот
мир чудес, но, если бежать – куда?
У тебя нет карты, во мне нет силы.
Под ногтями словно не краска – кровь.
И нора не выход, чтоб в нее падать,
но зато отлично сойдет окно.
Розы надоели, но в этом царстве
их как будто нет ничего живей.
Белый лепесток сжав, скорее прячу:
здесь отличных принято не жалеть.
Я тебя касаюсь, но мимолетно.
Если кто увидит, то нам конец.
Глупое задание – красить розы,
хочется разделаться с ним скорей,
но я знаю, что есть приказы хуже,
вижу пальцев дрожь, что берут топор.
Капли, долетевшие с эшафота,
совпадают с краской в руках тон в тон.
Нехотя, но все же пора признаться
Нехотя, но все же пора признаться,
что Алиса в чем-то была права.
Жизнь, она похожа на сон безумца,
а не о любви для девиц роман.
Мигом все становится очевидным
и распределяется по местам,
и легко понять, что рассудок, в общем,
Шляпника при нем, просто он устал.
Оттого немного совсем рассеян,
оттого он к миру вокруг остыл.
И его желания, пусть нелепы
и до неожиданного просты,
тоже вдруг становятся очень близки:
новую бы шляпу, да выпить чай.
Что ж, Алиса, кажется, я готова.
Говори, нора где. Иди встречай.
Подкроватные монстры на месте, Алиса – в яме
на пути к Королеве и трону. Чай в перерывах.
И все вроде бы как-то движется без отчаянья,
и мы движемся тоже, свободны, юны и живы.
Побелевшие лица сравним по привычке с мелом,
отвернемся от казни, посмотрим пока на розы.
Как невеста, традиционно выходишь в белом,
утирая украдкой совсем не от счастья слезы.
Мы сдаемся и крестимся раньше ударов грома:
мы научены. Там, на спинах, следы от плети.
И неважно нам, что в реальности король голый,
за чужие грехи и глупость мы не в ответе.
Затаиться б на время – пускай нам все это снится! —
оказаться на стороне удачливых в этой каше…
Но, пока идет казнь, а мы смотрим с тобой на лица,
вдруг становится ясно: палач-то совсем не с нашей.
Чем закончится, я не знаю. Касаюсь кожи —
это лучше награды, спокойней любого штиля.
Попросив не бояться, ты верила, что мы сможем.
Но чудовища рядом. Чудовища всегда были.
Она говорит: «Я уйду». И, считай, сама же
спасает меня от всего, что мне сделать хочет,
избрав меня, словно жертву, из многих прочих.
Она говорит: «Не вернусь». Но я так зависим,
что боль пить из рук ее слаще любых амброзий.
Издохший почти так добить себя тихо просит.
Она говорит: «Не ищи». Но я как собака
по следу ее сквозь миры, пусть не рада встрече,
а значит, ничто меня уже не излечит.
Она говорит: «Не судьба». Но судьба лишь карта,
и может вести туда, куда сам отметишь,
а ты приручила, а значит, теперь в ответе.
Ах, Алиса, я ждал и верил,
зло смеялся судьбе в лицо.
После сдался. Сдается каждый,
в конце концов.
Ах, Алиса, я ждал так долго!
Столько люди других не ждут.
Вы мне раной на сердце были
и вы же – жгут.
И я дрался со страхом едким,
отпуская года, как птиц.
Столько перьев, глядите, прячет
печаль страниц,
где история ваша – наша? —
не дописана. До поры?
Но там точка, как спуск пугающий
в глубь норы.
Впрочем, вряд ли пропустит влегкую,