Этой ночью Розе Горовиц приснилась смерть. Смерть стояла в глубине комнаты, рядом с умывальником, и голос ее был глубокий и ясный. Но какая она была? И что именно сказала? На утро Роза того не помнила.
Смерть еще ни разу не являлась ей так близко, хотя за восемьдесят лет было много поводов. И вот теперь пришла, расплылась алым пятном в мутном видении. Незваная, тревожащая.
– Это только сон, – сказала старушка Роза вслух и села на кровати.
Не села – оттолкнулась, словно колосс, с невероятным усилием, с выдохом. Кровать, такая вязкая, крепко держала ее. Но Роза Горовиц – сухая твердая кость, древесный ствол и воля – она подняла себя. Она встала. Ноги дрогнули, голова опустела, как воздушный шар, чуть было не оторвалась, чуть было не улетела в потолок.
Роза Горовиц надела старые джинсы покойного мужа. Подрезанные, с вшитой резинкой, они просторно болтались на ней. Роза носила эти штаны не из сентиментальных чувств, а потому что в них было удобно работать. В их широких карманах она хранила карандаши, ластики и маркие мелки пастели.
Роза Горовиц никогда раньше не думала о смерти всерьез. Она хоронила многих, но всегда будто приходила на поле битвы после сражения. И только этим утром Роза почуяла, что пришла пора взяться за последнюю, лучшую картину.
В ее памяти поплыли старые холсты, руки учеников, все труды и годы, и уверенность, что написано немало, и сомнения, что рисунки хорошие. Создала ли она хоть что-то стоящее за восемьдесят лет?
Роза медленно шла к мольберту. Половицы старого дома скрипели и подсказывали ей, куда ступать. Роза шла в тумане, но скоро голова перестала быть воздушным шаром.
Так тяжело, так трудно. Бедная моя старушка, бедная Роза Горовиц.
Но Роза не принимала жалости. Она давно жила одна, привыкла слушать стрелки часов и говорить с вещами.
– Сегодня возьмем акварель. Подите ж сюда, тюбики, откручу вам головы. Может, смогу сделать пейзаж, – Роза собрала в хвост свои белые-белые волосы. Она никогда их не красила, потому что считала белый самым ярким цветом. И лучшее, что видела в своих картинах – это участки листа, оставленные нетронутыми краской, светящиеся, слепящие.
Сегодня Роза решила рисовать поле с маками. Стоит поторопиться. Если смерть показалась разок, то она может вернуться так скоро, что не успеешь кистью по бумаге провести. Алые маки, поле – все это Роза видела в Киргизии. Да, когда-то она рисовала верблюдов в Китае и слонов в Индии, но теперь вернулась в свой старый дом. В дом, который помнил ее маленькой девочкой, той, что только училась смешивать цвета, класть синий рядом с оранжевым, находить сочетания для сердца и красоты.
– Мурк, – послышалось за спиной. Мягкая шерсть коснулась ноги. Роза вздрогнула. Как она могла забыть про Тишу? Наверное, когда снится смерть, легко упустить жизнь и то, что положено в ней делать ежедневно.
Роза отложила краски и пошаркала в кухню. Вынула из холодильника консервы.
– Тиша, Тиша. Вот куда уставился? Еды тебе кладу, на.
Тиша неотрывно глядел на печь. Коты иногда так делают, но в последнее время Роза уж слишком часто замечала за своим – что подолгу сидит и смотрит, будто видит нечто иное, потустороннее.
– Тиша, Тиша, ешь быстренько, ну.
Роза подумала, что, может быть, он тоже видит смерть.