***
Идеи закончились примерно к двум часам дня. Нечего сказать, некуда пойти, негде спрятаться от новой неконтролируемой волны страха. Мы стояли на остановке бесконечные семь минут: примерно семь минут назад я поняла, что не справляюсь. Падаю.
Я уже не взлечу обратно.
– Как впечатления от поездки? – спросил он, кажется, в третий или четвертый раз, надеясь хоть когда-нибудь услышать правду.
– По-прежнему отлично, – улыбнулась я, экстренно переключая потерянный взгляд на оживленный. – Зря ты переживаешь, что мне может что-то не понравиться. Красивый завтрак в новом городе – и я самый счастливый человек на свете, честно!
– Мне кажется, ты что-то недоговариваешь. Буду ждать, что ты напишешь об этом дне.
– Думаешь, напишу?
– Да, – вздохнул он. – Я уверен.
Теперь мне придется держаться, чтобы не написать ни строчки. Как понимать его слова: он беспокоится, что не оправдал моих ожиданий, не верит мне или планирует самоутверждаться за счет моих текстов? Классно, должно быть, быть возлюбленным писательницы: чем драматичнее и сложнее развернется ваша история, тем больше чувственных постов, стихов и глав она тебе посвятит. Он быстро вошел во вкус, и это даже злило.
Автобус или маршрутка – что вообще ходит в этом городе? – подводили сильнее с каждой минутой. Смена локации могла бы хоть ненадолго спасти диалог, но мы продолжали топтаться на месте. Какого ответа, каких строчек он ждет? Зачем эта поездка ему самому?
– А тебе как день? – осторожно переспросила я.
– Во, – поднял он большие пальцы. – Это ведь мой родной город, мне здесь в любом случае хорошо. Только у меня такое ощущение, что это не я с тобой поехал в путешествие, а ты со мной.
– А есть разница? – напряглась я, догадываясь, что он имеет в виду.
Маршрутка заглушила возможный неприятный ответ. Он заплатил за нас двоих, и мы плечом к плечу поехали в район, где прошло его детство. Мне казалось, это отличный ключик к его сердцу: вместе пройтись по местам, где он рос, посмотреть, с чего все начиналось, быть рядом, когда он растрогается от воспоминаний, увидеть особенную улыбку на его лице и отойти в сторону, если это будет необходимо. Страх снова сменился надеждой: я оказалась здесь не просто так.
В родной город не ездят с кем попало.
– Кстати, если ты будешь писать третью книгу, мне бы хотелось, чтобы меня звали Марк, – нарушил он очередное молчание, – и, повторюсь, мне будет особенно интересно почитать о сегодняшнем дне.
– Возьму на заметку, – поджала я губы.
– Если что, я тоже умею многое себе накручивать, – вздохнул он, разворачиваясь к окну.
– Я правда в порядке, – внушала я нам обоим.
– Ну да.
Последний час, когда светло. Последний день, когда мы смотрим в одном направлении. Это был один из немногих шансов поговорить всерьез, рассказать, как мне трудно и страшно, признаться, что я не спала все десять ночей между покупкой билетов и вылетом, аккуратно высказать свое возмущение и обиду, но я молча уставилась в пыльное окно вместе с ним.
Что он о себе возомнил? С чего он взял, что я стану посвящать ему книгу? А даже если и так, с какой стати я должна прятать его имя за несколькими чужими буквами?