Читать Метель

Недоросль – молодой дворянин, не достигший совершеннолетия и не поступивший еще на государственную службу.

«Толковый словарь русского языка»

под редакцией Д.Н. Ушакова

Ваша воля исполнена: я – император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных.

Император Николай I

Письмо Константину Павловичу

(14 – 16 декабря 1825)

Но все-таки они еще щенки, а щенок готов утопиться, лишь бы укусить луну в воде.

Редьярд КИПЛИНГ «Книга джунглей»

1

От угольного дыма першило в горле.

Пароход (русское слово уже прочно вошло в морской обиход, напрочь вытеснив модные иностранные «пироскафы» и «стимботы») «Елизавета» бодро шлёпал плицами через Маркизову лужу1, выгребая против ветра – сразу же по выходу из Кронштадта потянул ост-зюйд-ост, и матросы торопливо побежали по вантам, сворачивая парус, а потом из трубы густо повалил дым, проснулась, зачухала где-то в глубине бывшей тихвинской барки машина, колеса с натугой провернулись раз, другой и потом заработали с мерной настойчивостью, словно часовой механизм.

Влас покосился на подвязанной к рее парус – не оседает ли на нём угольная копоть. Труба на «Елизавете» была одновременно и мачтой, и идти сразу и машиной и парусом она никак не могла. Известно ведь, угольная копоть штука такая – въестся намертво и ничем её потом не выбьешь, не выведешь. Но рею из-под парусинового навеса над палубой (кажется, во Франции подобные навесы зовут маркизами – не на флоте, конечно), прикрывающего сиденья (язык не поворачивался назвать их морским словом – банки) с пассажирами от солнца или дождя, видно не было. А вытягивать шею или вставать не хотелось. Тем более, что справа ноги кадета Смолятина упирались в поставленные одна на другую две громоздких корзины, которые внёс при посадке на палубу дюжий слуга в ливрее – сейчас он сидел у самого борта за спиной у Власа, поодаль от чистой публики, а корзины стояли под присмотром его хозяйки – тучной дамы на пятом десятке в мантилье и широком капоре. Она то и дело косилась на окружающих пассажиров и укоризненно поджимала губы. Влас не знал, что находится в её корзинах (они были закрыты плетёными крышками) и знать, в общем-то, не хотел, но судя по тому, что дама не согласилась сдать их в трюм и не доверила даже собственному лакею, должно быть, везла она что-нибудь ценное. А может и наоборот – сущую чепуху, о которой думала сама, что это невероятная ценность.

Кают на «Елизавете» не было – большое неудобство, если подумать. Впрочем, даже на шести узлах хода, хоть машиной, хоть под парусом, пароход будет в Галерной гавани уже через три часа после выхода из Кронштадта. При таком близком расстоянии каюты на пароходе и вправду ни к чему.

Корзины можно было бы обойти, но спереди проход загораживал обшитый серой парусиной чемодан, достаточно большой, чтобы его хозяин, господин средних лет в статском (жемчужно-серый сюртук, такая же крылатка нараспашку и чуть сбитый на затылок боливар, обтянутый пепельным шёлком) не мог засунуть его под банку, как это сделал со своим рундуком Влас. Господин был по какой-то причине без слуги, хотя по его виду нельзя было сказать, что он терпит какие-то денежные затруднения либо не владеет ни одной крепостной душой, в отличие от Власа или хоть кого из его семейства, к примеру, хоть отца с матерью взять, хоть брата Аникея, хоть и его самого, кадета-второгодку.