Глава 1. Смерть царя Федора Алексеевича
В спальне царя Федора висела тоскливая тишина, какая бывает у одра зажившегося на этом свете человека. Невесть как залетевшая туда первая весенняя муха с низким гудением пронеслась над царской постелью. Явившийся с докладом дьяк Посольского приказа Емельян Игнатьевич Украинцев, закрутил головой, ища кого-нибудь из слуг, кто мог бы справиться с надоедливым насекомым, но, как назло, в комнате никого не было, кроме дежуривших у дверей смазливых стольников. Не ловить же самому мерзкую тварь? Не по чину такое легкомыслие в движениях.
Лежавший на постели под пуховыми перинами, поверх которых было кинуто парчовое, подбитое соболями покрывало, изможденный царь Всея Руси двадцатилетний Федор Алексеевич внимательно наблюдал за муками боярина. Хоть какое-то развлечение среди застоявшейся тишины. С утра ему нездоровилось, и Федор остался в постели, как часто делал в последнее время. Проклятая болезнь все больше давала о себе знать, разъедая внутренности. Особенно тяжело было в эту зиму, а весной он не почувствовал той радости обновления, что накатывала на него каждый год с таянием снега. Правда, последнее время хворь будто отступила, и обитателям Кремля показалось, что свершилось чудо – и вот опять болезнь напомнила о себе ломотой во всем теле.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Федор с утра занялся чтением рукописи «Рифмологиона» дорогого его сердцу учителя Симеона Полоцкого, но только повеяло на него духом короткого счастливого детства, как явился дядя Иван Михайлович и завел бесконечную песню о притеснениях, чинимых ему мачехиной родней. Всю душу вынул своими жалобами и намеками, что не грех, мол, назначить царю себе преемника, пока жив. А ему смерть как не хотелось делать никаких распоряжений. Федору казалось, что как только он произнесет имя наследника, так и останется брошенным за ненадобностью. Ванечка мальчик хороший, но болезненный и ума недалекого – как доверить такому судьбу страны? Дядин интерес понятен – хочет попробовать повторить то, что чуть не удалось с ним самим, когда малолеткой вступил на трон после смерти отца, – захватить реальную власть и править от имени племянника. Федор вспомнил, сколько потратил сил, чтобы обуздать властолюбивого родственника и чуть не застонал от досады и бессилия. Ему бы еще царствовать и царствовать – двадцать лет всего от роду, а жизнь уже едва теплится в его теле.
Хорошо хоть явился дьяк, и дяде пришлось ретироваться не солоно хлебавши, но и Украинцев тоже не сказки пришел рассказывать. Вот уже битый час твердит о необходимости заключения мира с Речью Посполитой. Мол, сейчас лучшее время, чтобы выторговать у поляков Киев со Смоленском. Можно подумать, что поляки просто так отдадут такой лакомый кусок!
Федор внимательно слушал, делая усилие, чтобы не зевнуть в лицо верному слуге, и тоскливо поглядывал на дверь в ожидании своей спасительницы. Наконец, когда он уже почти потерял надежду, раздался знакомый перестук каблучков, и в комнату решительно, совсем не по-девичьи, вошла царевна, одетая по моде в польское платье, красиво облегавшее ее стройную, с приятными округлостями, фигуру. Стрельнув темными глазами на согнувшегося в поклоне Украинцева, она быстро подошла к постели и, склонившись, поцеловала брата в выбритую щеку.