Мир сошел с ума, вывернулся наизнанку, рухнул в бездну и дно пропасти стало небом. Дикие гуляли по Эр-Кхару1 как по своему дому; птенцов готовили в жертву, поправ все догмы и забыв слово Великих; те, кто должен был защищать, – нападали, а те, кому ранее можно было безгранично верить, – лгали.
«Или это я сошла с ума, и мне все это кажется», – отстраненно подумала Мара, устало опускаясь на пол.
Спину жгло огнем, но гораздо больнее было от непонимания происходящего. Даже в страшном сне она не могла представить, что кшари2 потащат ее, жрицу Великой Мот, к столбу наказаний и дагар3 лично сорвет с нее безрукавку, что остальные стражи будут равнодушно смотреть, как она корчится под ударами плетью, а жрецы отвернутся, словно она была не одной из них, а последней рабыней. И главное – что она сломается на пятом ударе и скажет, где спрятала трех птенцов, пытаясь спасти их от алтаря. Что сумеет умолчать лишь о четвертом, лежащем в отдельной палате.
И этот последний птенец сейчас умирал у нее на руках от черной лихорадки.
Дикие принесли в их мир не только огонь и смерть, они выпустили всех тварей Арроха4, и привычный мир обернулся отчаяньем и безысходностью.
Мара прислонилась спиной к алтарю и, покопавшись, вытащила из пояса помятую, давно затупившуюся звездочку5. Она нашла ее шесть лет назад на развалинах Храма Ашера6 и носила с собой, чтобы помнить. Кшари, потерявшего эту звездочку, так тогда и не отыскали: взрыв перемолол всех, убив и стража Великих, и раба, который, толкнув ее в сторону укрытия, сам остался у алтаря. Обгоревшая, треснувшая звездочка с отломленным лучом – это все, что у нее осталось в тот страшный день, размолотивший мир в труху. Она никогда не забудет, что это дикие открыли дверь смертям и хаосу.
Неровная кромка царапнула палец, и Мара недоуменно посмотрела на свою ладонь. Нет, это бред какой-то. Она сама видела, как тот кшари стоял на площади, ровно там, куда чуть позже ударили ракеты диких. Она видела расплавленный камень, выгоревшую сельву и руины на месте Храма. Он не мог выжить, никто не смог бы там выжить. Кшари давно в Чертогах7, а оттуда не возвращаются.
…У меня был длинный путь…
А вдруг?.. Вдруг Великие наконец очнулись, увидели залитые кровью города, услышали, как плачет Эр-Кхар, и отправили своего воина к ним? Не бросили этот мир на растерзание диким, не отвернулись, не прокляли, так и не объяснив, в чем провинились их дети, а ждали понятного только им. Вдруг это действительно он, тот самый кшари, чью звездочку она хранила шесть лет? И он пришел, чтобы спасти их, вернулся из Чертогов исполнить волю Великих…
Им очень нужно было чудо. И ей, и больному птенцу, и всему Эр-Кхару. Потому что свои силы у них закончились.
Лежащий на алтаре птенец едва слышно заскулил, и Мара, тяжело вздохнув, поднялась.
– Потерпи, надо еще потерпеть.
– Да, аштэ8. Прости.
Он был кшари, совсем маленький, но все же кшари, и он будет терпеть, Мара это знала, но легче от этого не было. Мальчишка умирал, а у нее не было сил даже просить Великую Мот9 о милости к ним. Непонятный кшари, нашедший их в Храме, велел ждать, а чего ждать – не сказал.