Далеко-далеко, там, где солнце крадётся по небу словно кошка, что ловит зазевавшуюся птицу, где реки дремлют под тяжёлым ватным одеялом из тумана, где звёзды на небе видны едва-едва и так малы, словно кто-то грыз сухарь и насыпал на стол хлебных крошек, там стоял город Санревия. О, что это был за город! Если бы вы там побывали, то никогда бы не спутали его ни с одним другим. Впрочем, и вернуться бы в него не пожелали.
Ибо не было на свете города скучней и тоскливей.
Он весь был сер. Казалось, что краски смылись, потускнели от старости. Дома, деревья и птицы, что качаются на ветках, цветы и бабочки, что танцуют над бутонами – все было блеклым, бесцветным и совершенно одинаковым. Едва ли жители города замечали, как зима сменялась весной, лето – осенью. Любая яркая краска, что случайно появлялась здесь, выглядела как пятно на застиранной тряпке, которую хозяйка вновь с отчаянной решимостью зачем-то запихнет в таз и как следует потрет.
Каждое утро жители его просыпались ровно в шесть. Умывались, брызгая на лицо студёные капли воды, пили чай без вкуса и запаха, заправляли кровати, одевались и шли на работу. Шаг их был размерен и ровен, словно все они маршировали под барабанный бой. Хотя никакого барабана, конечно, не было, а была песня. Одна и та же каждое утро. И она бы всем порядком надоела, но дело в том, что не было другой. Да-да, жители этого города день за днём повторяли один и тот же мотив. "Почему бы им не придумать ещё?", – спросите вы. И будете правы. А ответ прост – не принято.
Город этот славился тем, что жил по распорядку. Каждый день любой из его жителей заранее знал, что произойдет с ним и сегодня, и завтра, и через год.
Это удобно. Право слово, становится гораздо проще жить, если утром не задаваться вопросом, взять ли с собой на работу другую пару башмаков, вдруг случится вечером пойти потанцевать. И пекарь всегда знает, в какой день напечь пирожных, каких и сколько именно. И портной год от года шьёт одни и те же сюртуки, наловчился уже так, что водит иголкой с закрытыми глазами. И хозяйка не размышляет над ужином, потому что у торговцев на рынке все согласно меню. Право слово, как же легко!
Городской совет по праву гордился тем, как все ловко налажено в их владении.
Один раз в году, как вы, наверное, догадались, в самую праздничную ночь, всех жителей собирали на главной городской площади. Специально к этому дню огромную ель, что росла аккурат посередине, покрывали темно-серой краской, чтоб не позволяла себе всякого бахвальства. Возле нее ставили помост, освящённый факелами. Самый главный городской начальник читал оттуда свой доклад. Он говорил и говорил, скучно и занудно, как хорошо жить в их городе, и лица в толпе были так же унылы, как долгая его речь.
Так начинался новый год, вот уже много лет одинаково.
Возвращаясь по серым и хмурым улицам, освещённым светом факелов – единственным ярким пятном в городе был живой огонь этих факелов – жители разбредались по домам, входили сквозь узкие облупленные двери в мрачные и бледные гостиные и принимались за свои одинаковые дела.
В общем, это был самый печальный город на свете. Он словно выцвел, как старая картина на стене. И не было в нем ни любви, ни мечты, ни надежды. А жилось ли в нем когда-нибудь иначе, уже никто и не помнил.