Читать Гептамерон

Marguerite de Navarre (1492–1549)

L'HEPTAMÉRON

Перевод с французского Алексея Шадрина, Ивана Русецкого

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Вадима Пожидаева-мл.

Предисловие и примечания Андрея Михайлова

© И. Г. Русецкий (наследник), перевод, 1993

© А. Д. Михайлов (наследник), предисловие, примечания, 1993

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука^>®

Каждая эпоха в истории литературы знает свои наиболее характерные, наиболее репрезентативные жанры, в зеркале которых эпоха эта нашла свое наиболее полное выражение. На протяжении нескольких последних столетий такая роль – всеобъемлющего синтетического жанра – принадлежит роману. Несколько раньше, в пору Ренессанса, эту роль взяла на себя новелла, и на ее небольшой площади лик эпохи, ее неповторимые приметы, ее прекраснодушные надежды и пестрая повседневность, иногда действительно возвышенная и светлая, но чаще кровавая и мрачная, были запечатлены очень зримо и ярко. Это оказалось возможным, ибо создавали новеллы многие талантливейшие писатели, к тому же оставили они, как правило, не один-два рассказа, а целые циклы, иной раз тщательно продуманные, искусно организованные, снабженные «обрамлением», как это сделал – первым – Джованни Боккаччо в своем «Декамероне»[1].

Пример Боккаччо был заразительным. Ему вскоре стали подражать прежде всего, конечно, итальянцы, но мода на книгу из ста новелл очень быстро перекинулась и за Альпийские хребты. В середине XV столетия во Франции появился анонимный сборник «Сто новых новелл»[2], кое в чем повторяющий «Декамерон», но по большей части использующий национальный средневековый сюжетный фонд.

Также сто новелл должно было быть и в книге Маргариты Наваррской, самой талантливой и самобытной новеллистки французского Возрождения[3]. Впрочем, Маргарита успела написать лишь семьдесят две новеллы, поэтому издатели дали книге произвольное название «Гептамерон», то есть «Семидневник» (тогда как «Декамерон» – «Десятидневник»).

Маргарита Наваррская (1492–1549) жила и творила в очень значительное тридцатилетие французской истории – в годы правления ее брата короля Франциска I (1515–1547). Это время стало для французской государственности и культуры во многом переломным: со старым в научных представлениях, верованиях, житейских взглядах вроде бы было решительно покончено. Но старое оказалось очень живучим, да и далеко не все в нем было плохо и достойно забвения. Поэтому эпоха стала не только переломной, но и переходной; прежние мерки и, что для нас особенно важно, прежние сюжеты не были забыты.

Итак, несмотря на стойкую живучесть средневековых черт, культура эпохи была культурой открытой, то есть заинтересованно и жадно воспринимала многообразные творческие импульсы, идущие извне, прежде всего из Италии. Эпоха эта породила и людей импульсивных, ломких и противоречивых, для которых были так характерны духовные метания и поиски, смелые прозрения и, казалось бы, ничем не оправданный консерватизм. Вот почему рядом с атеистическими взглядами или хотя бы глубоко скептическим отношением к церковным установлениям мы находим у многих выдающихся представителей того времени сокровенную религиозность, нередко побуждающую вернуться к истокам христианства, снять с него наслоение последующих эпох.