«Законная высокородная дочь – собственность своего высокородного отца. До тех пор, пока не станет собственностью высокородного мужа в статусе законной жены».
Кодекс Высоких домов, часть 3, §5, п.п. 18
— Я не хочу видеть твоих слез, — ровный голос отца резал вернее ножа. — Угодно плакать — выйди вон. Тебя поставили в известность — этого довольно.
Вместо того чтобы подчиниться, я бросилась на шею матери, белой, как полотно:
— Мама, скажите, что это не правда!
Она прижала меня к себе, так крепко, как могла. Я вдыхала тонкий знакомый аромат ее духов, и казалось, что все вот-вот разрешится. Отец скажет, что в очередной раз решил наказать меня за одному ему известные проступки. В его глазах я все время была в чем-то виновна.
Мама молчала. Я слушала ее шумное дыхание, чувствовала, как высоко вздымается пышная грудь. Я понимала — она смотрела на отца. Я слишком хорошо знала эти поединки взглядами. И знала, что мама редко выигрывала. Удел жены — подчиняться мужу. А я в это мгновение радовалась тому, что не вижу его равнодушное лицо — слишком хорошо усвоила, что не найду сочувствия или жалости. Я всего лишь дочь…
Больше всего на свете я боялась, что мой муж будет таким же. Бесчувственным и безжалостным. Я — не мама, мне бы не хватило силы терпеть.
С годами отец становился суровее, черствее, мрачнее. Может, влиял суровый пейзаж этого места — грязно-желтое небо и голые бурые скалы. А, может, это я росла. Альгрон-С, который стал мне домом, он называл клятой имперской дырой, грудой камней. Он ненавидел все здесь.
Мама провела ладонью по моим распущенным волосам, успокаивая, прижала покрепче:
— Когда мы едем?
— Мы? — в голосе отца слышалась издевка. Будто вместе с ответом он накручивал сам себя, истекал желчью. — Вы остаетесь здесь, моя дорогая. Как и я. О нас речи не шло. Контемам не место в столице! Стыдно, госпожа, что вы на что-то надеялись.
Я почувствовала, как мама напряглась. Ее легкая рука замерла за моей спиной и будто потяжелела:
— Ты хочешь, чтобы Сейя ехала одна? Через половину галактики? Она совсем дитя!
— Дитя?
Отец расхохотался. Так, что у меня сжалось все внутри.
— Не преувеличивай, Корнелия. Ей уже двадцать. И благодари Императора за такую милость. Небывалую милость. Иначе мне пришлось бы унижаться так, как никогда в жизни. Его величество пришлет за дочерью имперское судно.
Мама медленно выдохнула, старалась взять себя в руки, выступила на шаг, загораживая меня, словно пыталась защитить:
— За кого, Гней? Я имею право знать. И дочь имеет право знать. Хотя бы для того, чтобы смириться. Дай ей эту возможность.
Теперь я смотрела на отца. Наблюдала, как каменеет его лицо. Хотя, может ли окаменеть камень? Он опустился в кресло у большого полукруглого окна, забранного переплетом в виде сходящихся в центре лучей. Смотрел сквозь толстые стекла на голые серо-бурые скалы по ту сторону обрыва, тронутые багровым заревом заката. Слился с ними своей серо-коричевой мантией, залегшей жесткими заломами.
— А разве это имеет значение: за кого?
Он вдруг резко обернулся, зеленые глаза лихорадочно горели. Серьга в ухе раскачивалась, как безумный маятник. Отец стукнул кулаком по маленькому столикому с инкрустированной искусственным перламутром столешницей. По залу поплыл гул от удара.