Читать Соседи
Пожалуй, не каждый в селе скажет, где живет Макар Петрович Лучков. Но только произнеси «Макар Горчица» – любой младенец укажет путь к его хате. Почему такое прозвище ему дано, не сразу сообразишь, но колхозник он по всем статьям приметный. Главное, работает честно. Пьянства за ним никогда не замечалось, но годовые праздники он справляет хорошо, прямо скажем, совсем не так, чтобы лизнул сто граммов – да и язык за щеку. Пет. Например, за первое и второе красное число майского праздника литра три-четыре самогонки он ликвидировал полностью. При этом говаривал так: «Попить ее, нечистую, всю, пока милиционер не нанюхал». И, правда, выпивал всю. Однако сам Макар Петрович никогда самогонки не гнал, а обменивал на свеклу без каких-либо денежных расходов. В компанию большей частью он приглашал соседа, Павла Ефимыча Птахина. В таком случае он говорил жене Софье Сергеевне:
– Сергевна-а! Покличь-ка Пашку Помидора.
Та никогда не перечила – знала, что раз праздничное дело, то Макар обязан «попить все». Павел Ефимыч приходил. Приносил с собою либо бутыль, либо кувшин, заткнутый душистым сеном или чабрецом, завернутым в чистую тряпицу, и говорил степенно и басисто.
– С праздником, Макар Петрович!
Он ставил кувшин на лавку, снимал фуражку, разглаживал обеими руками белесые волосы, заправлял украинские усы, но пока еще не садился.
– С праздником, Пал Ефимыч! – отвечал Макар Петрович. – А что это ты принес, Пал Ефимыч? – спрашивал он, указывая на кувшин.
В ответ на это Павел Ефимович щелкал себя по горлу и, широко улыбаясь, добавлял:
– Своего изделия.
– А-а!.. Ну, милости просим!
После этого Павел Ефимыч садился за стол. Они пили медленно, долго. Два дня пили. Ложились спать, вставали и снова сходились. Начиналось это обычно после торжественного заседания, на которое, к слову сказать, ни тот, ни другой никогда не приходили выпивши. Наоборот, там они всегда сидели рядом в полной трезвости, следили за всем происходящим внимательно, с удовольствием слушали хор или смотрели постановку, а уходили оттуда уже в праздничном настроении.
Надо заметить также, что никто из них никогда пьяным не валялся. А так: чувствуют – захмелели, – переждут, побеседуют, попоют согласно, потом продолжают, но опять же по норме. Но при обсуждении любых вопросов они оба избегали в эти дни говорить о большой политике, даже если это приходилось косвенно к разговору. Иной раз, правда, Макар Петрович и расходится:
– Я, Пал Ефимыч, пятнадцать лет работаю конюхом. Понимаешь: пятнадцать! – Он поднимал палец вверх, вздергивал волосатые брови, наклонял голову, будто удивившись, и сердито продолжал: – Были председатели за это время разные, но такого. Ты ж понимаешь, Пал Ефимыч, какое дело: конопли на путы не могут приобресть – из осоки вью путы. А? Свил нонче, а через три дня оно порвалось. Я этих пут повил тыщи – счету нет. И просил, и говорил, и на заседании объявлял им прямо: «Что ж вы, говорю, так и так, не понимаете, что в ночном без пута – не лошадь, а обыкновенная скотина. Я ж говорю, все посевы могут потоптать». Где там! Не берут во внимание.
– Не берут? Ай-яй-яй! – поддерживал Павел Ефимыч.
– А вот если я, – горячился Макар Петрович, – напишу в центр: так и так, мол, из осоки заставляют путы вить, не могут гектара конопли посеять. Знаешь, что ему будет?