⇚ На страницу книги

Читать Роковой май

Шрифт
Интервал

Пролог.


В прошлое закройте двери,

Там всё равно не будет тех,

Кого любил, кому ты верил.

Изъеден молью старый мех,

Из моды вышел твой наряд,

До дыр изношены ботинки,

И свечи больше не горят,

И не танцуют в них пылинки.

Там пусто, тихо и темно.

Там нет войны, и нет там мира.

Там всё давно завершено.

Там твоего нет пассажира.

Оставь, как старое тряпьё,

Свои печали и тревоги.

Теперь всё это не твоё.

Ты больше прошлое не трогай.


Вот уже двадцать с лишним лет я пытаюсь погасить огонь ненависти, но боль тлеет и не хочет уходить. Время не лечит. Оно отодвигает боль, накладывая временные повязки, пропитанные текущими событиями, как лекарством. Неосторожное слово, воспоминание, звук срывают эти повязки, а под ними всё та же кровоточащая рана. Время растягивается в пространстве и застывает. Двадцать три года на моём календаре май, на моих часах полдень.

В марте раздался телефонный звонок, неожиданно разорвав тишину, прокатился эхом по квартире, оттолкнулся от стен и вернулся к аппарату. Сердце отчего-то ёкнуло и неровно забилось.

– Добрый вечер, – в трубке прозвучал знакомый голос.

– Добрый, если он будет таким после твоего звонка.

– Как дела? – начал издалека голос.

– Ты звонишь поинтересоваться моим здоровьем? С чего такая забота?

– Ты, как всегда, не в духе. Тут такое дело…

– Не томи.

– К Ольге вернулась память, – в трубке помолчали.

– О чём она вспомнила?

В трубке продолжали молчать, слышалось только дыхание собеседника, указывая, что связь не оборвалась. Из телефона выплёскивалось очень красноречивое молчание. Мне показалось – из динамика веет холодом, и аппарат сейчас покроется инеем. Это было гнетущее, зловещее молчание. Захотелось прервать связь и больше никогда не отвечать этому абоненту. Словно почуяв, трубка ожила:

– Мне не доложили, – в трубке хихикнули, – но Ольга рвётся в Петербург.

– Что ты хочешь от меня? Мне начинать бояться?

– Первоначальная версия – она хочет найти своих дочерей.

– Причём здесь я?

Голос опять замолчал, молчал долго. Мне тоже не хотелось говорить.

– Ольга не рассказала о перестрелке своему мужу. Опасаюсь, что она может отомстить.

– Я давно ничего не боюсь. Что ты с этого имеешь? И зачем мне эта информация? – в моем голосе усталость.

– Время лечит?

Я смеюсь:

– Только никто не выжил. Оно убивает.

– Ольга хочет продать акции клиники мужа. Он пока об этом не знает. Думаю, она останется в Петербурге. Может быть, это шанс залечить рану и заработать? Ты же помнишь, тебе не удалось сделать задуманное? Помоги мне. Я помогу тебе. Долги надо отдавать.

– Причём здесь ты?

– Каждому своё, – хохотнул голос.

Я помню всё. Наверное, хорошо было Ольге без груза памяти о прошлом. А моё прошлое всегда со мной. Счастья в нём мало, только боль и ненависть. А могло бы быть иначе, если бы не Ольга. Она далеко, но то, что она жива и до сих пор не помнила ничего, меня преследовало, жгло. Меня мучила жажда мести.

– Долги надо отдавать. Я это знаю, у меня нет выбора.

– Выбор есть, свободы выбора нет, – ответили в трубке.

– Да она мне и не нужна. Выбор давно сделан. Просто пришло время. Скинь информацию, я подумаю, – произношу устало.

– Внимательно ознакомься, поправки принимаются. Детально всё обсудим при личной встрече.

Разговор закончился. Сигаретный дым тонкой витой струйкой поднимался к потолку.