Отец был алкоголиком. Приучил к этому и жену, мать мою. Нет, лучше мою мать. А то мало ли как поймут. Мать отдает ребенка в детдом и исчезает навсегда.
Гордый, одинокий, несчастный…
Но у меня врожденные способности. Чуть не окончил институт – вот эта пагубная моя привычка к спиртному. Турнули. Дальше – больше. Незаконно лишили квартиры – я один, к тому же пьющий. В квартире из двух комнат. Потом турнули с работы. Сейчас устроился почтальоном, разношу и эту вот газетку. А деньги нужны, и еще как. Зарплата скудная, да на одном месте не удержишься. Уже было замечание – медленно разношу. Тут поговорил с хозяйкой, там поговорил с хозяином – уже и рабочий день кончился. Приходится, от случая к случаю, кому что понадобится. Но все – честным путем. А вот Очкастый – это уже не ко мне. Это значит опуститься на дно жизни. При писании рука дрожит – первый результат неумеренного алкоголя. Приму – перестает дрожать, но, чтобы перестала дрожать, надо немного принять. Замкнутый круг. Единственное, что вселяет надежду, я до удивления легко все схватываю. И активно совершенствуюсь в любом деле. К сожалению, скоро бросаю. Опять же результат неумеренного алкоголя. Я-то еще ничего, некоторые напиваются до омерзения.
Кажется это мне или нет? Меняются лица. Лбы стали уже. Рты сделались грубей. Просто для еды. И все остальное. Руки, например. Для мордобоя. Ноги пошли в ход. Вчера в пивной: один осатанел от злости, вопит: «Что сказал? Ты что сказал? А ну, выйдем!» Другой: «Не надо туда, там у меня сын, давай лучше здесь». Но осатанелому нужен простор, обязательно там. Выволок на улицу. Драка прицельная, ногами. Маленький сын стоит, смотрит. Еще кто-то подбежал, схватил по пути дощатый ящик, с размаху огрел осатаневшего по голове. Тот свалился. Теперь оба стали бить его ногами. И мальчик подошел, тоже постукал ножкой по затылку. Это один пример. Немало привел бы.
Полицейские джипы рыскают по городу, пышут зелеными колпаками.
Убийства! Девушка, жила в соседнем доме, приветливая, тихая. К ней ходил нотариус. Оказалось, что она больна, нотариус ее пристрелил. Восьмилетний мальчик заблудился за городом ночью, запутался в сетке ракетной установки. Часовой его пристрелил. Лютует шайка Одноухого. Убийства в драках и на любовной почве суды уже не рассматривают.
Осенний дождь на улице. Не льет, не капает, не моросит – просто находится в воздухе. Как будто навсегда решил поселиться в нашем городе. В этой жизни. Темнеет, улицы пусты. Еще светится окошко бара, но и там пусто. А мне пора устраиваться на ночь. Вот сараюшка. Подошел – замок навесили, гады. Наверно, сообразили, что я тут обосновался. Вот магазин, это – не для нас. Пустые полки, все упрятано на ночь. Лампочка освещает внутренность, поэтому кажется, что там тепло. Вот бы где пристроиться, в углу, за прилавком. Но окна забраны решетками, на двери наверняка сигнализация.
Город мой! Переночевать негде. Нашел другую сараюшку. Доски выломаны, ветер свищет.
Утром, только просыпаюсь – передо мной предстает Землеройка. Так ее называли в школе. Почему – неизвестно. С нею я провел тогда несколько лет. Дальновидная была. «Ты же уйдешь в армию, и еще неизвестно…»То есть – еще вернешься ли. Заботилась о будущем. Отношения наши стали так тягостны, что, вернувшись из армии (будь проклята родная казарма!), я зарекся не встречаться.