Читать Доминион

Шрифт

Интервал

Очень скоро вся ярость и мощь врага должны обратиться против нас. Гитлер понимает, что обязан сокрушить нас на этом острове, иначе он проиграет войну. Если мы выстоим, вся Европа может обрести свободу и мир устремится к новым, залитым солнцем высотам. Но если мы проиграем, целый мир, включая Соединенные Штаты, и все, что мы знаем и любим, погрузится в бездну нового темного века, который окажется, возможно, более ужасным и продолжительным по вине науки, поставленной на службу злу.
Уинстон Черчилль, 18 июня 1940 года

C. J. Sansom

DOMINION

Перевод с английского Александра Яковлева

Оформление обложки Владимира Гусакова

Карты выполнены Юлией Каташинской.

Все события, имевшие место после пяти часов пополудни 9 мая 1940 года, являются вымышленными.

Пролог

Лондон, Даунинг-стрит, 10, Зал заседаний правительства, 16 часов 30 минут, 9 мая 1940 года

Черчилль прибыл последним. Он резко постучал в дверь один раз и вошел. За высокими окнами угасал теплый весенний день, длинные тени ложились на плац Конногвардейского полка. Марджессон, главный кнут[1] Консервативной партии, сидел с премьер-министром Чемберленом и министром иностранных дел лордом Галифаксом за дальним концом длинного стола в форме гроба, стоявшего посреди зала заседаний правительства. Когда Черчилль подошел, Марджессон, одетый, как всегда, в строгий утренний костюм черного цвета, встал.

– Уинстон.

Черчилль кивнул главному кнуту, твердо глядя ему в глаза. Марджессон, ставленник Чемберлена, попортил Черчиллю немало крови перед войной, когда тот выступил против политики партии в отношении Индии и Германии. Черчилль повернулся к Чемберлену и Галифаксу, правой руке премьер-министра в осуществлении правительственной стратегии умиротворения Германии.

– Невилл. Эдуард.

Оба выглядели неважно; никакого намека на свойственную Чемберлену полуусмешку, как и на гордую заносчивость, вызвавшую раздражение в палате общин накануне, во время дебатов по поводу военного поражения в Норвегии. Девяносто консерваторов проголосовали вместе с оппозицией или воздержались, Чемберлен покинул зал под крики «Долой!».

Глаза премьер-министра были красными от недосыпания, а может, даже от слез, хотя сложно было представить Невилла Чемберлена плачущим. Прошлым вечером по взбудораженной палате общин пронесся слух, что эти события могут похоронить карьеру премьер-министра.

Галифакс выглядел несколько лучше. Непомерно высокий и тощий, он, как всегда, держался прямо, но лицо его было смертельно бледным, белая кожа обтягивала длинный угловатый череп. Поговаривали, что для премьерства у него кишка тонка – в буквальном смысле: при сильных потрясениях лорда скручивало от мучительных колик в животе.

– Каковы последние новости? – обратился Черчилль к Чемберлену. Его низкий голос звучал мрачно, шепелявость резала ухо.

– Все больше немецких войск подтягивается к бельгийской границе. Нападение может начаться в любой момент.

С минуту висела тишина, и вдруг громко затикали каретные часы на мраморной каминной полке.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Чемберлен.