Все смешалось в памяти Ивана: разочарование жестяным конструктором – издевательским подарком родителей на пятилетие, триумф первооткрывателя в деле сотрудничества руки и члена, хождение по лезвию срамных дел в школьном клозете, свет закатного солнца на панельках спального района, зачем-то сданные вступительные экзамены в институт, весенние дожди.
Вряд ли Иван мог стать протагонистом отчаянно прогрессивного сериала, где главный герой терзается состоянием своего ментального здоровья в перерывах между страстным соитием в эллинском стиле. Нет, он был логиком, уповающим на разум, но живущим ради буйства чувств, как и любой нормальный человек. По крайней мере до определенного возраста, и обычно этот возраст приходит сам. Говаривают, именно из-за разочарования этого возраста еще Есенин благополучно повесился в номере Англетера – и это в то время, когда ипотек в России еще не было. Но иногда этот возраст к тебе насильно приводят люди, до зубов вооруженные канцеляритом, предписаниями и указами. Верные заветам Пугачевой, они все сделают неслышно, пока весь город спит – есть такая профессия: слегка помочь пламени сердца потухнуть.
Когда закон приняли, выяснилось, что даже самые именитые тарологи не смогли предугадать, что сначала они придут за «хуем». Ну подумаешь, какие-то люди вдруг решили, что именно слово «хуй» испокон веков мешает нам во всем, несет негативные установки, убивает культуру, дьявольской силой слова превращает будущего светилу науки в клинического долбоеба. Мол, если сто раз услышишь слово «хуй», то сам невзначай станешь хуем и даже оглянуться не успеешь. Первыми тревожными предзнаменованиями послужили пламенные речи медийных деятелей – спортсменов, музыкантов, актеров, режиссеров. В ответ острые на язык противники культуры злостно переиначивали фразу самой Сары Коннор: если уж спортсмены научились ценить истинную красоту слова, то может и мы научимся это делать? Как Годзиллы после радиоактивного дождя росли тома историков, социологов и философов, кои даже самому заядлому фанату тренингов личностного роста доходчиво объясняли, почему «хуй» – это бездна, в которую нельзя долго смотреть.
Это было уже шесть лет назад. В тот день ничего не предвещало для 23-летнего Вани беды, а вовсе напротив – вечер сулил возможность вкусить сладких пиздяных соков, как куртуазно выражался знакомый Вани, а потом и сам Ваня. Они отправлялись в снятый на выходные загородный домик на межзвездных масштабов пьянку – ах, бывают ли другие в 23 года? Наличие в домике целых трех свободных и практически незнакомых девушек внушало оптимизм. Ваня мог рассчитывать на успех, будучи не самым последним представителем рода мужского – он был эрудирован, поджар и даже не слишком страшен. Сей расчет перевесил тот факт, что с представителями мужской стороны домика Ване было не особо интересно. Каждый из них был таким его другом, которого можно легко забыть на много лет, не теряя решительно ничего, а скорее даже приобретая. В любом случае, ему не хотелось оставаться наедине ни с одним из них, по крайней мере по причине тотального безразличия Вани к профессиональному спорту и автомобилям.