Я расскажу вам одну историю.
Она не отпускает меня до сих пор.
Эти жуткие события произошли
в городе Владимире…
Мои знакомые – молодая пара – купили квартиру в четырнадцатиэтажном доме на стыке Добросельской и Егорова. Квартира продавалась с мебелью и некоторыми вещами прежнего жильца. Лет десять назад он пропал, и всё это время помещение пустовало, владельцы не могли найти ни арендаторов, ни покупателей. Место никому не нравилась, там было жутко неуютно.
– Эта квартира словно гнала от себя всех… – рассказывали соседи, когда я стал выяснять обстоятельства всей этой истории с бюро ритуальных услуг, чтобы написать какой-нибудь интересный очерк. – Нам и самим-то рядом с ней как-то не по себе. Пустует и пустует. А всё кажется, что там будто и есть кто-то…
Но моих знакомых квартира привлекла доступной ценой. На следующий же день после сделки они взялись разбирать старые вещи, большую часть хотели просто выкинуть. В комнате у окна стоял письменный стол (старый, советский – как из какой-то конторы), а на нём – чёрная печатная машинка. Неработающая. Клавиши не нажимались, чернильная лента засохла, механизмы не проворачивались. В общем – железо, мусор. Но когда её подняли, под ней обнаружилась тонкая пачка листов. Машинописный дневник прежнего жильца. В углу мелким почерком было указано никому не известное имя – «Вадим Корнилов».
Содержание этих записей встревожило всех.
Привожу без малейших изменений:
…………………………………………………………
Я сжёг свой старый дневник. И на что я тогда только жаловался? Это была просто жизнь, а сейчас… сейчас я боюсь подойти к окну, боюсь включить свет, даже лишний раз не хожу по квартире, потому что полы в прихожей скрипят, и мне кажется, что с той стороны входной двери уже кто-то стоит и слушает, дома я или нет.
Теперь я понимаю, что творилось в душе у Кирилла Андреевича. Он так хотел рассказать о своей беде, хотел предупредить всех нас, но не мог. Даже не мог написать об этом прямо, поэтому зашифровал свою историю в художественном тексте.
Я до сих пор пытаюсь себя разбудить, прошу Бога, чтобы всё это оказалось ужаснейшим сном, но у меня не получается проснуться. Если это и сон, то я в нём заперт.
Я расскажу. Напечатаю. На мои руки Он не смог наслать немощь.
Помню, возвращался домой со своей мерзкой работы. Я был «писарем» во Фрунзенском районном суде, рядом со знаменитым Владимирским централом. Сидел целыми днями на заседаниях и вёл стенографический протокол – печатал, печатал, печатал. Жалкая работа. Не этим хотел заниматься в жизни. Я закончил филфак нашего Владимирского пединститута, но работать по профессии не смог, у меня не получалось заинтересовать учеников, они были сложные, никого и ничего не уважали, и в какой-то момент я всё бросил и ушёл из школы. В суд устроился по знакомству, просто от безнадёжности. Это была дыра, платили две тысячи в месяц, у них для меня даже стенографической машинки не было, валялась сломанная, и я таскал свою печатную. Как-то справлялся. Бардак полнейший.
В тот день я устал больше обычного, машинка была тяжёлой, я нёс её то в одной руке, то в другой. Мог оставлять и на работе, но она досталась мне от деда, старого преподавателя литературы, и я боялся за её сохранность, в нашем городе украсть могли и из здания суда.