В комнате темно. Только тонкие полоски света, проникающие с улицы сквозь портьерные жалюзи, расчерчивают потолок в линейку.
Лежа под одеялом, я в сотый раз пересчитываю эти полосы, но сон все равно не идет.
Не люблю спать не в своей кровати. Даже если голова тонет в мягчайшей подушке, а позвоночник поддерживает ортопедический матрас.
У Греховцевых все со знаком качества. Будь то дом, мебель в нем или их дети. Все идеальные от макушки до кончиков ногтей на пальцах ног.
Мне до идеала далеко, наверное, поэтому и чувствую себя здесь инородным телом. Лжепринцессой на пуховой перине.
Тяжело вздохнув, принимаю вертикальное положение, чтобы выпить воды, предусмотрительно взятой вечером из кухни.
Делаю небольшой глоток и падаю на подушку. Если я не усну в ближайшие полчаса, то завтра весь день чувствовать себя сомнамбулой.
Поворачиваюсь на бок и укрываюсь одеялом с головой. Закрыв глаза, заставляю себя расслабиться и представить, что я дома, на своей узкой кровати в обнимку с тощей подушкой.
Не выходит. Исходящий от постельного белья тонкий аромат лаванды будоражит. В нашей с мамой квартире никогда так вкусно не пахло. Не было так оглушающе тихо. Я привыкла засыпать под грохот двери подъезда, ругань соседей этажом выше, ор котов под окнами, автомобильные сигнализации во дворе нашей пятиэтажки.
А у Греховцевых слышен только шелест листьев огромного дуба, растущего под окнами этой комнаты.
Хотя…
Вытащив голову из-под одеяла, прислушиваюсь к неясному шороху, доносящемуся со стороны двери. Перестав дышать, слышу чей-то быстрый шепот, тихий смех и сладкие стоны.
Черт…
Это же не тетя Рая с Германом Дмитриевичем? Нет?.. Если это так, я рискую получить психологическую травму на всю оставшуюся жизнь.
Звуки приближаются, кто-то с той стороны начинает дергать ручку, в следующее мгновение дверь распахивается, и в комнату вваливается парочка.
Постанывая и страстно обнимаясь, они какое-то время сосутся у порога, а затем, преодолев расстояние до кровати, падают рядом со мной.
Оцепенев, я смотрю, как на моих плечах веером раскинулись светлые волосы какой-то девицы.
– Саня… Санечка…
– Рррр… – рычит Санечка, – сожрал бы тебя…
– А-а-а… – театрально стонет девка, – Я вся горю, Саня!
Греховцев – младший, а это именно он, задирает подол платья, которое и так заканчивается где-то сразу под ягодицами, до пояса и накрывает рукой ее промежность.
– Где тут наш сладкий пирожок?
– Быстрее, умоляю… – чуть не плачет она, дергая пуговицы на его рубашке.
И тут я понимаю, что, если продолжу молча наблюдать, они станут чпокаться прямо здесь и сейчас. Не уверена, что хочу видеть это собственными глазами, поэтому не нахожу ничего умнее, как деликатно покашлять в кулак.
Оба тут же замирают. Греховцев смотрит на меня ошарашенно, а блондинка, задрав голову, начинает верещать, но, к счастью, он вовремя догадывается зажать ее рот ладонью.
– Простите, а не могли бы вы жрать ваши сладкие пироги в другом месте?
– Ты что здесь делаешь?!
– Эмм… Как бы, сплю!
Его подружка начинает под ним извиваться.
– Саша, кто это?! – взвизгивает так, что у меня уши закладывает.
– Да не ори ты, Алина! – шипит он.
– Я спрашиваю, кто это?!
Морщась, как от зубной боли, парень поднимается на ноги и подает блондинке руку. Она отскакивает от меня как от прокаженной и, не переставая таращиться, тычет в меня пальцем.