Читать Харстсыдонт

Накрыло в метро. Миша посмотрел на руки, потрогал на всякий случай лицо. Тяжёлая челюсть, горбатый нос, маленькие насмешливые глаза – всё было на месте, но медлить было нельзя. Тварь здесь. Ждёт, холодно ощущается кожей. Только почему на два часа раньше? У них же расписание: каждую среду, ровно в шестнадцать двадцать шесть.

«Будто я такой пунктуальный,» – подумал Миша, отшвыривая подкравшийся ужас. Он выдохнул кому-то в капюшон, собрал мысли в твёрдое «Давай уже». Тварь никогда не начинала без разрешения – лишь в первый раз, почти два года назад. С тех пор Миша часто видел её во сне – жуткое нечто, словно нарисованное безумцем.

Миша уставился на табло с бегущей строкой «рлллльхххаафххтттааʕǟǡǠ». Притворился, что в него не вползает нечто сырое, зябкое, выбравшееся из мутных глубоководий – откуда-то гораздо глубже, чем любое метро в мире. Нечто теснило Мишу внутри его тела – и он подчинялся – вжимался в стену, как первоклассник на большой перемене. Уступал место неизбежному – и одновременно был этим неизбежным, растягивался между своими и несвоими чувствами. «Зза ссебя и зззззааа Ссссашшшшку,» – просочилось откуда-то.

«А у нас похожее чувство юмора,» – захотел усмехнуться Миша. Не вышло. Тело не послушалось.

Через пару секунд спина стала будто жидкой – ледяная вертикальная лужа. Голову сдавил невидимый обруч. Отяжелевшие руки и ноги не шевелились. Мишу сжало со всех сторон – засунуло в тесный гроб из гнилого дерева. Каждый вдох ошпаривал изнутри. «Быстрей», – обратился Миша к твари. Или к себе? Сердце стучало: «тух тух тух». Вагон шептал: «тш-тш-тш».

Всё утонуло в густом, мокром тумане. Запахло прелыми листьями, костром и тухлой водой. Стало тихо, а потом ещё тише.

Туман исчез. Пассажиры сидели и стояли в телефонах, а по их лицам и шеям текли муравьи. Их плотные, чёрные струи огибали клопов и клещей, сверливших пористую, с городским вечносерым подтоном, кожу людей. В темноту зрачков, ноздрей и ртов забирались жирные личинки. Тараканы шуршали в волосах – длинных, коротких, тёмных, светлых, цветных, обесцвеченных временем… Нет, нет, всё не то.

Мишины – неМишины глаза сканировали вагон. Замерли на курносой девушке, погружённой в Довлатова. Бурые слизни, скатываясь под ворот свитера, оставляли влажные дорожки на её щеках. «Компромиссссс», – подумал Миша несвою мысль и повернул голову вправо, к закалённому, в шортах и майке, парню. Тарантулы, расставив мохнатые лапы, лежали у него между ключиц, а с носа, подбородка и бровей свисали лохмотья паутины. «Поссше,» – услышал Миша несвой голос в голове.

Взгляд застыл на седом мужчине в седом пальто. Лицо мужчины тоже было седым: моль облепила его почти полностью, лишь над тонкой губой извивалась пушистая гусеница. Миша плохо понимал, как именно тварь, вселившись в него, выбирала жертву, но безошибочно чувствовал, когда выбор сделан: что-то кислое и шипучее проливалось в желудок, дыхание становилось частым и коротким. Миша приготовился.

Седого обвело по контуру ядовито-зелёным, как кровь Хищника – и в тот же миг спину хлестнула уже привычная боль. Прожигая левую лопатку, из Миши выползло толстое невидимое щупальце. Кроваво-склизкое, оно медленно тянулось к седому лицу, огибая все прочие лица. Когда седой оказался на расстоянии вдоха, кончики щупальца разомкнулись – и огромное, в человеческий рост, отверстие, испещрённое иглами-зубами, затянуло серых бабочек и толстую гусеницу (жадная тварь каждый раз съедала всех, кто бегал и ползал по жертве). Седой ничего не заметил, так и стоял в полусне. Никто ничего не заметил.