Когда Ваня был маленьким его родители каждый год отвозили к бабушке на всё лето, которая жила за городом в собственном доме с давних времён. Дом у неё был большой, деревянный, одноэтажный, с мансардой, в нём раньше останавливались летом, до десяти человек бабушкиных родственников. Но за двадцать лет молодёжь выросла и разъехались кто-куда, а все старики состарились и померли, и были похоронены на местном кладбище.
Осталась в доме жить одна бабушка с маленькой собачкой неопределённой породы и двумя приблудившимися кошками, которые приносили каждый год котят и добавляли ей хлопот. Но на все уговоры её детей переехать жить к ним в городскую квартиру всегда отвечала:
– А на кого я брошу дом, хозяйство (имея в виду собачку и двух кошек с котятами), они же помрут с голоду без меня. Нет, никуда я не поеду, здесь буду
свой век доживать.
За домом находился небольшой сад, состоящий из яблоневых, грушевых и вишнёвых деревьев, и ещё там росли несколько кустов смородины, крыжовника и жимолости. Перед домом были расположены аккуратные грядки, на которых бабушка выращивала помидоры, огурцы, клубнику и всяческую зелень, за которыми тщательно ухаживала, ежедневно поливала и пропалывала сорняки. Через фруктовый сад проходила песчаная тропинка, выложенная плоскими разноцветными речными камнями, она, слегка изгибаясь, вела к бане, построенной из кедрового бруса, и стоящей у самого края леса.
В бане круглый год жили маленькие пауки на длинных ножках, они ходили по стенам и свисали с низкого потолка предбанника. Несмотря на то, что бабушка каждую неделю разгоняла их веником перед помывкой всех живущих в доме, пауки уже через три дня восстанавливали свою численность, вновь пугая детей, зашедших туда из любопытства, быстро шевелили своими тонкими лапками, перебегая с места на место, и таращили свои страшные чёрные глазки.
Но маленький Ваня больше всего боялся не пауков и сороконожек, что шустро бегали по полу и стенам пустующей бани, а огромной чёрной лягушки, которая жила под баней. В пасмурную погоду и в сумерки она всегда выползала на песчаную тропинку, чтобы поохотиться на многочисленных земляных червячков, вылезших из-под земли в ожидании дождя, или на мотыльков, к вечеру садившихся на цветные камушки тропинки после утомительных брачных полётов над бабушкиным огородом.
Сидя на тропинке, лягушка высматривала приглянувшееся насекомое и своим длинным языком, как хамелеон, слизывала его и отправляла в рот, после чего закрывала глаза и, медленно жуя, проглатывала добычу. Процесс насыщения продолжался бесконечно долго, и она не уходила с тропинки даже тогда, когда бабушкина собачка, увидев сидящую там лягушку, решительно ударяла перед ней передними лапами, нагибала свою мордочку к земле и радостно тявкала, быстро махая хвостиком. Но убедившись, что эти грозные выпады со стороны пёсика нисколько не беспокоили толстую лягушку, которая только пучила глаза и не сходила с места, собачка виновато оглядывалась на Ваню, как бы говоря: «Ну извини, всё, что могу», и убегала дальше по своим неотложным делам.
И когда бабушка в очередную пятницу сказала: «Сегодня вечером все будем мыться в бане, я её уже растопила», Ваня ей возразил: «Я не хочу мыться».