Читать Помощь

Нажав на ручку, я неожиданно обнаружила, что дверь не заперта. По спине пробежали мурашки: неужели утром я забыла ее закрыть? Со мной такого никогда не случалось, разве что Вика могла впопыхах оставить квартиру открытой, но та почти год как умерла. Я аккуратно, стараясь не шуметь и ожидая увидеть у себя дома как минимум последствия ограбления, заглянула внутрь. За те доли секунды я уже в красках представила, как буду звонить в полицию, пару дней рыдать и жить, ожидая, что кто-то вновь может явиться ко мне в дом. Ведь на моем банковском счету был глубокий минус, и о смене замков я могла даже не мечтать. Но внутри было темно и тихо. Голосовой помощник любезно включил свет, и я смогла увидеть почти все пространство мелкой студии, кроме ванной. Неизменный вид зоны спальни, – матраса на полу, – и кухни, которая отражалась в окне, меня успокоили, но я все еще с легкой дрожью заглянула в санузел. Там также ничего пугающего не оказалось, кроме растущей плесени на стене. Я плотно закрыла за собой дверь на два замка, будто это могло бы восполнить то, что я оставила квартиру открытой на целый день.

Те несколько часов до сна я внимательно вслушивалась и словно наблюдала за обстановкой. Было бы глупо предположить, что некий очень маленький человек прятался в шкафу под раковиной или за унитазом, однако еще глупее было думать, что это дух моей безвременно ушедшей подруги решил о себе напомнить. Религиозность, как и магическое мышление, мне не свойственны, но я лишь недавно смогла в полной мере осознать и частично смириться со смертью Вики, не заливаясь слезами от одного вида ее куртки, что так и висела в гардеробе.

Я всегда куда-то торопилась, даже в делах, касающихся собственных эмоций. Я быстро переживала многие невзгоды: когда мою мать, укатившую к закату пятнадцать лет назад вслед за мужиком, сначала признали пропавшей без вести, а затем погибшей, я недолго плакала. А потому считала, что столь же скоро свыкнусь с потерей лучшей подруги, однако не учла, что мамаша мне была не близка, а Вика стала важнее кровных родственников.

Я давала себе от трех до шести месяцев на то, чтобы пережить ее гибель, но в сроки не уложилась.

Звучит цинично, но, опять же, я старалась придерживаться реалистичного взгляда, а потому смирение казалось мне важным этапом на пути к относительно нормальной жизни. Как раньше не получилось, конечно, становилось день ото дня только хуже. Спустя год я возвращалась в пустую квартиру после работы, где так и не смогла подружиться с коллегами. Затем несколько часов лежала под звуки драки соседей, засыпала, а на следующий день снова шла на работу, где меня принципиально игнорировали. Порочный круг, из которого я не могла вырваться.

На следующее утро я как обычно собиралась наперегонки со временем, но перед выходом остановилась у двери и почти беззвучно проговорила свои действия:

– Закрываю дверь на нижний замок, – он в ответ щелкнул и я, кивнув ему на прощание, ушла.

Очередной день, наполненный мыслями о кариесе на передних зубах, ведь поговорить о чем-то ином мне было не с кем, пролетел. Вернее, в процессе он был мучительно долгим, но стоило мне выйти на улицу, как он показался одним мгновением. Впрочем, дорога домой отличалась немногим: я продолжала размышлять о крайней необходимости посетить стоматолога, подсчитыванием финансов и решением, от чего бы еще я могла отказаться ради зубов? От нового зимнего пальто? Я от него отказалась уже давно, потому что оно не вписывалось в бюджет. От обуви? Я всегда ходила в кроссовках – и зимой, и летом. Осталась только еда. По крайней мере, утренний кофе из крайне бюджетной кофейни точно отправлялся в список запрещенного. Других способов наскрести денег на анестезию, обработку кариозной полости и "восстановление коронковой части зуба фотокомпозитными материалами 2-ей степени сложности" я не могла придумать. Думала даже о том, чтобы попробовать отказаться от анестезии. Лечение одного зуба стоило около 5 тысяч рублей, а требовалось залатать не меньше четырех. Это могло бы показаться небольшой суммой, но когда в совокупности долгов набралось около 155 тысяч – она становилась почти невозможной. Особенно, при зарплате в четыре раза меньше.